Когда трехметровая дистанция была преодолена и сторож готовился уже громко окликнуть подошедшего, Милову не повезло. Глядя часовому в глаза, он не обращал внимания на неровный грунт, по которому шагал. И то ли виною была какая-то неровность почвы, то ли просто он споткнулся, как говорится, на ровном месте – так или иначе, он упал и, видимо, болезненно, судя по тому, что сквозь зубы у него вырвался короткий стон. Однако он тут же повернулся набок, приподнялся, опираясь на левую руку, а правой по-прежнему протягивал на мгновение растерявшемуся сторожу все ту же бумагу. Совершенно естественным движением тот шагнул вперед и склонился, тоже протягивая руку – левую, естественно, – чтобы перехватить послание, а может быть даже помочь упавшему подняться: в лежащем человеке редко видят серьезного противника.
В следующее мгновение рука Милова, выпустив бумажонку, мертвой хваткой стиснула кисть сторожа и рванула на себя. Одновременно нога ударила склонившегося под колено, и тот рухнул туда, где еще мгновение назад лежал Милов. Еще удар – на этот раз по голове – и охранник лишился сознания, надо полагать, надолго. Впрочем, для верности Милов тут же обеззвучил его, применив для кляпа носовой платок, свой собственный, лишенный, однако, каких-либо характерных признаков.
Следующим его движением было сорвать с выведенного из строя противника автомат – чтобы обезоружить его и вооружиться самому. Дело сделалось. Теперь нельзя было терять ни секунды.
Он проскользнул в зеркальный тамбур, оттуда осторожно выглянул через внешнюю дверь. Вернер действовал медленнее, чем думалось Милову: он все еще копался в открытом моторном отсеке «ровера». Это давало беглецу возможность изменить намеченный было план. Вместо того, чтобы сразу выйти во внешний двор, он вернулся в тамбур, оттуда выскользнул в патио. Огляделся. Все было спокойно, окно номера Евы, через которое он вылез, оставалось отворенным. На этот раз Милов пересек двор напрямик, длинными скачками. Грудью лег на подоконник.
– Ева?
Она отозвалась через секунду-другую:
– Дан, это ты?
– Собственной персоной. Где ты?
– Я… я спряталась.
– Вылезай. Быстрее! Давай сумки. Мою, потом твою…
Он принял и ту, и другую, бережно опустил на землю.
– Теперь сама!
Ева не заставила себя упрашивать: видно, с возвращением Милова страх ее испарился. Ногами вперед она выскользнула из окна. Риска не было никакого: подоконник отстоял от земли примерно на метр двадцать, у гостинички не было крыльца, как у Приюта. Но на всякий случай Милов все же подхватил ее. Обнял, прижал – и тут же выпустил.