– И ты никогда, никому об этом не проговорился?
– Ни словечком не обмолвился. правда, гвитеринцы и так все знают, – ответил Кадфаэль и усмехнулся, вспомнив о том, как прощался с сельчанами. – Им никто не рассказывал, да и нужды в этом не было – они сами сообразили. Когда мы увозили раку, они, все как один, явились на проводы, сами вызвались поднести и даже помогли нам снарядить маленький возок, чтобы везти раку с мощами. Приор Роберт возомнил, что это его заслуга, что именно он уломал гвитеринцев, даже самых несговорчивых, и радовался от всей души. Вот уж воистину святая простота. Узнать правду было бы для него ударом – особенно сейчас, когда он пишет книгу о житии Святой Уинифред и о том, как сопровождал ее мощи на пути в Шрусбери.
– У меня ни за что не хватило бы духу так огорчить беднягу, – сказал Хью. – Будем и дальше держать рот на замке – так но лучше для всех. Слава Богу, я не имею отношения к церковному праву; мое дело – следить за соблюдением мирских законов, что далеко не просто в стране, где закон попирается чуть и не на каждом шагу.
Не приходилось сомневаться в том, что Кадфаэль может рассчитывать на сохранение своего секрета. Впрочем, это подразумевалось само собой.
– Вы оба – и ты, Кадфаэль, и святая – говорите на одном языке, и надо полагать, прекрасно понимаете друг друга даже без слов. Когда, ты сказал, начнется ваш праздник – двадцать второго июня? Вот и посмотрим: вдруг она сжалится над тобой и ниспошлет чудо.
А почему бы и нет, размышлял Кадфаэль час спустя, направляясь к вечерне по зову колокола. Сам-то он навряд ли заслуживает такую честь, но среди множества паломников наверняка найдется и достойный особой милости – тот, чью молитву по справедливости невозможно отвергнуть. И если святая совершит чудо ради этого страждущего, он, Кадфаэль. смиренно примет это как знак ее одобрения. Пусть ее останки покоятся в восьмидесяти милях отсюда – что с того? Она ведь и в земной жизни претерпела мученическую смерть и была чудесным образом воскрешена. Что может значить расстояние для столь могущественной святой? Она, будь на то ее воля, вполне могла бы, оставаясь в одной могиле с Ризиартом на старом кладбище, где в зарослях боярышника мирно щебечут пташки, незримо бестелесным духом присутствовать и здесь, в раке, скрывающей кости недостойного Колумбаноса, пролившего кровь ближнего в угоду собственному суетному тщеславию.