Я всмотрелся в следующую картинку. Один из людей был обведен красным маркером.
– Это не он.
– Он. Мы прогнали через компьютер.
– Это не он!!!
– Он, – безжалостно сказал Матвеичев, – твой сын не погиб в тот день. Он жив до сих пор. И каким-то образом связан с этой историей.
– Этого не может быть… Просто не может быть…
– Может. – Матвеичев говорил жестко, словно гвозди вколачивал. – Ты забыл, чему нас учили? Не может быть – последние слова алфавита…
Мой сын Вячеслав, единственный сын, пропал без вести двадцатого февраля в Киеве, где-то в районе Европейской площади. Вместе с ним пропали еще четыре человека – вся их пятерка. Они пополнили собой список так называемой «потерянной сотни», то есть людей, которых до сих пор не могут найти.
Это моё. То, с чем я живу и обречен жить до конца дней своих.
– Фотошопом я тоже пользоваться умею.
– Это не фотошоп. Есть и другие материалы по Днепру. Но знакомиться… ты сам понимаешь…
Может только резидент. Понимаю.
– Другого все равно послать некого. Кроме того, у тебя же там друг есть, верно?
Да. Друг у меня там есть…
Бровары.
Вечер 5 июня 2019 года
Домой – за город, в свой оставшийся еще с тех времен старый дом в Броварах, отданный жене при разводе и потом брошенный ею, когда она уезжала в Лондон, – я приехал почти в полночь…
Загонять в гараж машину я не стал. И даже не стал открывать дверь в дом, я просто сидел на ступеньках, как чужак, и смотрел в темноту.
Знаете… я не задаю вопрос – за что. Он бессмысленен по сути своей, я отлично понимаю – за что. Я задаю только один вопрос – когда все это кончится…
Когда…
И ответа на него не получаю.
Заснуть сегодня все равно не получится.
Все это напоминало… знаете, удар молотком по тарелке. Тарелка красивая, в узорах, и тут по ней молотком – раз! Или кувалдой.
И все. Нет больше красоты. Только острые, режущие до крови, до кости осколки.
Так и моя жизнь. Раз!
И на куски…
Прикинул время… по Лондону еще время детское. Достал телефон, подключил, набрал номер, который помнил наизусть.
Музыка. Ритмичная, дерганая… какой-то современный стиль.
– Хало…
Да… Это она.
– Марина…
– Кто это?
– Марин, это я…
– Я перезвоню.
Обрыв. Гудки.
Да… трудно ожидать иного. Раз! И на куски…
Это про мою жизнь. Жизнь, разлетевшуюся на осколки холодной зимой две тысячи четырнадцатого…
Все средства, которые мне удалось скопить за границей, – а те, кто жил и работал в Киеве, не могли не копить средства за границей, – я отдал им. Понимая, что это ничего не изменит и не исправит – все равно отдал. Мы теперь чужие люди… но много ли мне надо? Теперь мне не нужно уже ничего…