– Я вас слушаю, – уже приветливо сказала Далила.
«Мальчик» скрипучим басом поведал:
– Дело в том, что я продаю шкаф. Дорогой, антикварный. Ручная работа. Кажется, век семнадцатый. Точно пока не выяснил.
– А, уже продаете?
– Уже продаю.
Далила мысленно констатировала: «Налицо навязчивая идея. Возможно, следствие возрастных изменений мозга».
– Почему не выяснили? – деловито осведомилась она, подавляя зевоту. – Вы можете прогадать. Хотите, порекомендую оценщика? Специалист высокого класса. Сошлитесь ему на меня, он недорого с вас возьмет.
Бас скрипуче взорвался:
– Оценщик был! Он-то меня и достал! Чертов шкаф!
«Неадекватность реакций», – отметила про себя Далила и ласково осведомилась:
– Почему же оценщик не определил возраст шкафа?
«Мальчик», по-медвежьи рыкнув, с чувством пожаловался:
– Никак не могут выяснить этот возраст! Чертов шкаф! Там все время кто-то сидит! Будь проклят тот день, когда я надумал его продать!
«Ко всему еще и галлюцинации, – определила Далила. – Что угодно, кроме депрессии, обещанной тетушкой Марой. Мальчик буйный. При депрессии срывы бывают, но обычно так не вопят. Силы не те».
– Мне все ясно, – демонстрируя компетентность, сказала она. – Случай исключительный, но известный, сложный, но легко излечимый. Я вам помогу.
Пациенты любят узнавать о сложности своих случаев – разумеется, при условии, что они легко излечимы. Пациентам нравится чувствовать свою исключительность даже в болезни, тогда они проникаются доверием к Далиле, успокаиваются и неукоснительно выполняют все ее предписания.
Однако Мальчик не проникся и не успокоился.
– Поможете? – проныл он, и в его старческом голосе сквозило дремучее недоверие.
«Лет семьдесят бедолаге, не меньше», – заключила Далила, категорически возвестив:
– Попробуем разобраться. Завтра после шести я вас жду. Прошу не опаздывать.
Мальчик поблагодарил, и они распрощались. Далила, не медля, рухнула на подушку досматривать сон.
Вопреки здравому смыслу ей страшно хотелось вернуть свою щеку на грудь Матвея.
И (не чудо ли?!) ей это удалось. Снова пригорок и облака, камыши и речушка, щека – опять на груди, руки Матвея ласкают Далилу, она вновь нежно поет:
«Женское счастье – был бы милый…»
И…
– О, кошмар!
Опять Моцарт! Мобильный снова играет задорное рондо: «Тили-ти, тили-ти…»
Далила выругалась, вскочила и, яростно припечатав к безвинному уху «трубу», незнамо кому адресовала свое возмущение: