– Полгода.
– Я вижу. Все мелочи вычертил. Размеры проставил! А знаешь ты, что ничего этого не надо было делать? Вот этого и этого, и вот этой всей чертовщины. – Он ткнул пальцем в несколько мест чертежа. – В технике приняты так называемые нормали, готовые стандартные детали и целые узлы, из которых мы можем собирать машину. Собирать. Понимаешь? А ты трудился! Даже резьбу у болтов начертил! Вот ты говоришь, Коля… Слышишь? – Он возвысил голос, обращаясь к кому-то на том конце комнаты. – А ведь неплохо учитель машинку завязал!
– Очередная любовь Араховского! – отозвался насмешливый голос вихрастого молодого инженера. – Вертушок какой-нибудь!
– Не вертушок, а настоящая машина! И я на вашем месте, товарищ футболист, ознакомился бы.
Молодой инженер, изгибаясь и виляя между чертежными досками, подошел, навалился на Араховского, и они вместе стали просматривать чертеж.
– Ты эту штуку видел? – Араховский постучал карандашом по чертежу. Ну? Что? А говоришь, живой мысли нет!
– Не понимаю я ни шиша в литейных машинах, – сказал Коля, выпрямляясь и все еще не глядя на Дмитрия Алексеевича. – Вижу только, что редукторов где надо и где не надо натыкано. А это уж верный признак…
Он не договорил – вдали раздались три глухих удара в перегородку. Пронзительный голос начальника позвал: «Кирилл Мефодьевич!» И Араховский сразу встал и, глядя только вперед, двинулся, лавируя между чертежными досками.
Вскоре он вернулся. Надел пиджак, бросил в ящик стола карандаши и линейку.
– Придется вам отдохнуть, товарищ… Лопаткин. Еду на завод. Оформляйте пока хозяйственные дела, а встретимся завтра, во второй половине…
Так они занимались с Араховским целую неделю – каждый день по полтора-два часа. К концу этой недели Араховский стал неразговорчивым, и Дмитрий Алексеевич заметил, что он опять прячет глаза.
И наступила минута, когда, просмотрев все свои расчеты, Кирилл Мефодьевич снял пенсне и, глядя в сторону, прошипел:
– Пойдем к Анатолию Ивановичу.
Начальник отдела, как всегда, сидел за столом и словно ждал их, раскинув смуглые плоские руки на ватмане. На нем была шелковая безрукавка цвета старого мяса, с чуть заметными серыми полосками. Его худощавое, загорелое лицо старого физкультурника было перекошено снисходительной и нетерпеливой гримасой.
Араховский молча сел против него на стул. На второй стул сел молчаливый Дмитрий Алексеевич. Урюпин лениво протянул руку и принял от Араховского папку. Постучал ногтем по стеклу огромных часов, поднес их к уху, потом развернул папку и достал чертеж – общий вид.