– Кругом только и твердят: большой, большой… – проворчал я.
– Помолчи, – сказал дядя Костя. – Большой – это значит крупный, а не взрослый. Когда мне захочется выслушать твое мнение и ответить на вопросы, я дам тебе знак.
– Oui, Monseigneur[8], – смиренно произнес я.
– Ольга, – сказал дядя Костя укоризненно.
– Чуть что, сразу Ольга! – с готовностью парировала та, и теперь уже на мамино лицо нашла тень озабоченности.
– Так, – повторил дядя Костя звучным баритоном. – Нужно как-то начать излагать эту длинную историю… Лена, у тебя есть что-нибудь выпить?
– Водка, вино, пиво, – сказала мама.
– Выноси все.
Мама ушла на кухню, а дядя Костя посмотрел на тетю Олю совершенно неподобающим его стати затравленным взглядом и спросил:
– Чего вы там делали, на чердаке?
– Цаловались да обнимались! – объявила моя прекрасная великанша и захохотала.
Дядя Костя переместил взор на меня, и я, в сотый уже раз за день залившись краской, поспешно ответил:
– Тетя Оля рассказывала мне историю про привидение.
– Помнишь тот случай с Диомидовым, на «Кракене» в сто тридцать девятом? – спросила тетушка.
– А-а, – протянул дядя Костя. – Мне, кстати, так и не доложили, чем закончилось.
– Мне тоже, – буркнул я.
– Все потому, что Шахразаде никак не дают закончить дозволенные речи, – кротко заметила великанша. – Все перебивают…
Мама вернулась, катя перед собой столик с бутылками, бокалами и огородной зеленью в маленькой корзинке.
– Мне вино, – сказала тетя Оля. – Что это? «Шато Бомон» урожая сто тридцатого года? Уой… о-бо-жа-ю! А это зачем?! Кто здесь трескает эти луковицы?
– Я трескаю, – промолвил я застенчиво.
– Ну и вкусы же у некоторых…
– Все пиво мне, – сказал дядя Костя. – И всю водку. А сами пейте что хотите.
– Ты ставишь нас перед трудным выбором, – с иронией произнесла мама.
Дядя Костя налил себе полный бокал водки (тетушка следила за ним с ужасом и восторгом, а мама – просто с ужасом). Затем он смерил меня оценивающим взглядом, набулькал в пустой бокал вина до половины и подтолкнул в мою сторону. Я посмотрел на маму. Теперь ее лицо сделалось обреченным.
– Не люблю вино, – сказал я.
– Я тоже, – проговорил он, в три глотка опустошил свою емкость и зажмурился.
Тетя Оля крякнула и наморщила нос.
– А я плу-оддера-а-а узнаю-у-у по походки-и-и, – пропела она непонятную фразу.