
Бульвар Сен-Жермен в начале мая
особенно хорош.
Вязы уже распустились, укрывая в
своей прозрачной тени желающих перекусить на приставном столике
кафетерия, а первые весенние дожди прибили назойливую весеннюю
пыль. Шумные китайские туристы, конечно, никуда не девались, но по
утрам для основной их массы ещё слишком прохладно, да и какой смысл
в понедельник, после вчерашних коллективных забегов на Шам де Марс,
что буквально в километре отсюда, подниматься раньше одиннадцати?
Разве что в заботе о свежести круассанов, но вряд ли эта публика
будет настолько беспокоиться о выпечке.
Другое дело — если ты докторант
Сьянс По, в таком случае для тебя и столь ранняя побудка вполне
резонна, и причины сменять в этот раз обычный для города скутёр на
неспешную пешую прогулку за три квартала от кампуса до родной лабы
вполне имеются.
Так-то тихо тут бывает разве что
зимой в нечастые снегопады, когда месить кедами жижу расквашенной
хляби желающих нет, сейчас же — совсем другое дело, плюс временное
отсутствие гари от сожжённых машин, что по нынешним временам —
отдельное удовольствие.
Жильбер обернулся, подозрительно
поведя носом.
Нет, показалось.
Как и многие на кампусе, он стоял
горой за социальную справедливость, и с удовольствием поддерживал
борьбу за права новых французов, гендерное равенство и прочее
антитранснациональное оккупэ, но последнее время стало модно
громить сперва окраины, а теперь и центр против повышения акцизов
на бензин, а подобное приличный гражданин одобрить никак не может.
Карбоновый след со вкусом уже буквально жжёных покрышек, витающий в
воздухе, настолько плохо укладывался в представления Жильбера о
прекрасном, что поневоле начнёшь ворчать — опять эти.
Но выходные в кои-то веки прошли без
эксцессов, так что тем более — самое время прогуляться.
Стараясь не измазаться заварным
кремом, Жильбер запивал круассан мелкими глотками через крышечку,
обжигаясь о свой обычный нуазетт. Сколько раз просил он баристу
разбавлять кофе до нормальной температуры, всё бесполезно. Лёгкое
пощипывание на ошпаренном языке с годами становилось для Жильбера
такой же частью ежеутреннего ритуала, как машинальная заправка
майки в трусы. Пробовал менять кафе — не помогло. Парижские баристы
были неумолимы, как и их треклятые кофе-машины.
Вот так в борьбе с температурой
кофе, понаставленными как попало скутёрами, случайными ароматами от
неубранных мусорок и да, всё равно нет-нет да и мелькающем в сыром
воздухе запахе палёного и проходило обычное его утро. Ничто не
должно отвлекать Жильбера от расслабленной рутины, встать, одеться,
задумчиво почесать перед выходом отрастающую с каждым днём недели
рыжую щетину и ни о чём не думать до самой двери в лабу.