Он сложил одеяло подушечкой и со вздохом сел на него, скрестив ноги.
– Что это за медвежья лошадь, приятель? – не выдержал Дэн.
– Медвежья-то? – переспросил Лэнки. – Порсон, ты не знаешь, что такое медвежья лошадь?
– Нет, – признался Дэн. – Не знаю. До сегодняшнего дня я и не слыхивал подобного прозвища.
– Что ж, если хорошенько подумать, не только ты, но и я сам ни о чем таком не слышал… до поры.
Лэнки умолк и в наступившей тишине свернул тонкими ленивыми пальцами новую сигаретку, а потом прикурил ее от дотлевающего окурка прежней.
По гробовому молчанию, ни разу не нарушенному за все время, пока он возился с сигаретой, Лэнки понял, что мы ждем объяснений. И они не заставили себя ждать.
– Парочку дней назад подгонял я раз за разом свою лошаденку, ругая ее на чем свет стоит. Хотя, конечно, дареному коню в зубы не заглядывают. Но этот – и спереди весь какой-то неправильный, и сзади негожий, да и посередине ничего хорошего в нем нет. Задние ноги рысью скачут, а передние идут себе шагом. И плюс ко всему вечно горбится – ну ни дать ни взять корова, когда под горку топает. И одышка у него, и близорукий к тому же, а единственное достоинство – что по утрам свирепеет и начинает бросаться из стороны в сторону, чтобы прогреться до самого хвоста. Походка такая тяжелая, что все у меня болит и ноет, все-все – с головы до пят. Слышали, наверное, о таких лошадях? Каждый раз, когда копыто касается земли, я чувствую, как мозги у меня в черепушке тарахтят почище сушеного гороха в жестянке.
– Да уж, – кивнул Дэн Порсон. – Знавал я таких лошадей.
Мы, все остальные, тесно сгрудившись, молча ждали продолжения истории, так как по всему было видно, что этот тощий долговязый незнакомец – умелый рассказчик.
– Есть хотелось все сильнее. Перекусить удавалось редко, да и мало к тому же, а тряска на этом проклятом мустанге просто бешеный аппетит нагоняет. И вдруг мелькает передо мной белохвостый олень! Я соскакиваю на землю, привязываю своего скакуна длинной веревкой к иве, а сам – тихонечко, осторожненько перебираюсь через холм. Стреляю – и удача улыбается мне: срезаю наповал молоденького самца. Ну, топаю я к тушке, снимаю все самое лучшее мясо и двигаю себе назад, через кустарник, чтобы упаковать его и уложить на мустанга.
И тут – на тебе! – вырастает откуда ни возьмись огромная фигура – гризли. И такой здоровый, что носом аж небо буравит. В жизни своей не видывал такого большого гризли – куда крупнее любого из тех, что в барах после третьей рюмки расписывают. И так близко он стал от меня, что, когда фыркнул, сдул шляпу с головы. Я мясо-то выронил, шляпу только подхватить успел, да и рванул к лошади со всех ног. А медведь – за мной, по пятам.