Жалко, что серьги помещицы так и
остались в Отделе, без них коллекция не полная получается. Хотя, с
другой стороны, как раз с серьгами особой мороки не было. Увидел,
нарисовал, получил — вот и все.
— Если я в чем тебе и завидую, так
это как раз твоему умению удивляться новому и радоваться сущим
мелочам, — вздохнул Шлюндт. — Увы, с возрастом эта счастливая
способность нас покидает, на смену ей приходят пресыщенность,
равнодушие и категорическое неприятие перемен. Ты все видел, все
знаешь, а то, что не укладывается в привычные каноны, не радует, а
раздражает, поскольку ставит под сомнение твою компетентность в тех
или иных вопросах. И все те, кто эти перемены собой олицетворяют,
тоже вызывают не самые лучшие чувства, потому что исподволь, где-то
в глубине души, невероятно завидуешь их молодости, азартности,
бескомпромиссности, всему тому, что с тобой уже когда-то случилось,
но, увы, больше никогда не повторится.
— Вы человек эпохи Возрождения, Карл
Августович, — торжественно заявил я. — Вы застряли здесь случайно,
по недоразумению. Искусство, философия и умение видеть великое в
мелком свойственны тем прекрасным временам, а не теперешним
меркантильным дням.
— Ты льстишь мне, Валерий, —
рассмеялся антиквар. — Но мне приятно, не скрою. Ладно, пойдем к
гостям, не будем давать им дополнительную тему для пересудов.
Он, как всегда, не ошибся — наше
появление из курительной комнаты вызвало очередную волну
перешептываний. Сдается мне, что твердь моей и без того изрядно
подмоченной репутации пополнилась еще одной брешью. Впрочем, меня и
до того не слишком беспокоило, кто что обо мне думает, а теперь и
вовсе на это начхать. Как, кстати, и моим родителям. Мама всегда
была выше подобных мелочей, а отец… Деловая репутация для него все,
и это мне известно лучше, чем кому-либо другому, но о такой ерунде,
как мнение соседей, он и не задумывался никогда. Да, собственно, он
и по именам-то не всех местных обитателей знал, преимущественно
женскую часть народонаселения. В силу того, что мужская как
заселилась, так тут и жила, а вот женская время от времени
менялась. Как правило, по мере выхода в тираж.
Шлюндт куда-то испарился, я даже не
заметил, как и когда, мамы и Стеллы тоже видно не было, и я
оказался предоставлен сам себе. Скажу честно: соблазн улизнуть из
этого своего дома в другой свой же дом был невероятно велик,
еле-еле с ним справился. Мама, может, и поймет, но вот Воронецкая
опять обидится, а мне постоянная грызня с ней изрядно поднадоела за
эти месяцы. Тем более что мы вроде на финишную прямую выходим — и
по количеству оставшихся предметов, и элементарно по срокам. Что
там осталось до дня «Х»? Всего ничего.