– Вот и пожалуйста. Кофе, еда, во всяком случае, более материальная компенсация. Да и с разрешения ведь я.
– Разрешения тоже незаконны. Понимать надо. Видите, очередь уже какая? Тысячи две, а то и больше.
– А сколько запишут?
– Кто же знает! Мои люди не знают.
– Вы здорово вошли в роль.
– Положение обязывает. Ответственность за всех вас к тому же. Короче, заведомо ясно, что всех не запишут.
– Разумеется.
– Очередь живая. Мы заняли плацдарм, более или менее близкий к вожделенной точке. Но если, скажем, более далекие сотни чисто физически нас с этого места столкнут, то мы, не имея никаких официальных разрешений и мандатов, вынуждены будем лишь облизать усы и умыться.
Все засмеялись.
– Не смешно. Вполне возможная перспектива.
– Кто же будет нас сталкивать? – Лариса усмехнулась. – Тогда все условия и условности разрушатся, очередь сломается и перспективы рассыплются
– …Что и надо не имеющим надежд. Им же нечего терять, кроме своей бесперспективности.
– Нет. Глупо. На это не надо рассчитывать. – Тамара пожала плечами, вытащила из сумочки зеркало, помаду и стала наводить красоту. – Нельзя жить только с расчетом на неприятности. Это «импоссибл» – невозможно то есть, как сказали бы англичане. Валерий Семенович усмехнулся:
– Вполне «поссибл». Мы столько времени здесь проторчим – чего только не придумаешь. Сообщение моих людей из четырнадцатой сотни – идея возникла там. И пустое стояние разнообразят, и успех может оказаться вполне реальным. И мир потешат. В конце концов, не они же виноваты, что поздно узнали и поздно приехали.
– А потом их выпихнут, других тоже выпихнут. Все стоящие впереди должны вступиться – их участь тоже тогда сомнительна. – Лариса, по-видимому, мыслила хирургически.
– Но это ж абсолютная афера!
– Все возможно, Тамарочка. Нет надежды, так хоть поиграть. Наш гражданский долг, дорогие девочки, – отстоять место.
– Наш гражданский долг – не портить землю, воду, лес и небо.
– Тамарочка, это в кино, а мы в очереди, где скучно и грустно, а цель ясна и конкретна.
Валерий поел. Появились довольство и уверенность:
– Это ж не война!.. Война – полная разобщенность с противником… Например, с четырнадцатой сотней! Правда, зато и полная солидарность у нас… в нашей сотне. Да, Лариса?
– До какого же падения надо дойти, чтоб предполагать подобные эксцессы?!