– Я голоден.
Она моргнула, не зная, что ответить.
– Я не ел с утра, – продолжил он. – А утром была яичница из порошка и сушеное мясо. Не удивительно, что Восьмая армия так крепко воюет: им хочется скорее попасть домой и получить что-нибудь съедобное. – Еда, – сказала она. – О, да. Еда. У меня есть повар, он приготовил вам обед. Баранину. Это ваше любимое блюдо, так ведь?
– Мне приятно, что вы запомнили.
Он легонько поцеловал ее в губы и слегка пощекотал носом ее шею, так мягко, что она почувствовала, как по спине побежали мурашки. Он отпустил ее, в его ноздрях остался запах «Шанели» и ее собственного возбужденного женского запаха.
Маргерит взяла его руку. Ладонь была шершавой, как будто он клал кирпичи. Она повела его к двери, и они почти уже вышли, когда он спросил:
– Кто убил этого волка?
Она остановилась:
– Прошу прощения?
– Волка, – он показал в сторону шкуры серого лесного волка, висящей над камином. – Кто его убил?
– А-а. Вы ведь, наверное, слышали про Гарри Сэндлера?
Он помотал головой.
– Гарри Сэндлер. Американец, охотник на крупную дичь. Два года назад о нем писали все газеты, когда он застрелил белого леопарда на вершине горы Килиманджаро.
Глаза Майкла все еще были непонимающими.
– Мы стали…
Хорошими друзьями. Он прислал мне этого волка из Канады. Прекрасное животное, не так ли?
Майкл что-то промычал. Он глянул на другие подвешенные трофеи, присланные Маргерит Сэндлером, – головы африканского буйвола, великолепного самца, пятнистого леопарда и черной пантеры – но взгляд его вернулся к волку.
– Из Канады, – сказал он. – Откуда из Канады?
– Я точно не знаю. Кажется, Гарри называл Саскачеван. – Она пожала плечами. – Ну, волк есть волк, так ведь?
Он не ответил и улыбнулся.
– Нужно будет как-нибудь познакомиться с Гарри Сэндлером, – сказал он.
– Плохо, что вас не было здесь неделю назад. Гарри проезжал через Каир по пути в Найроби, – она игриво шлепнула по его руке, чтобы отвлечь его внимание от трофеев. – Пойдемте, пока ваш обед не остыл.
В столовой Майкл Галатин поедал бараньи котлетки, сидя за длинным столом под хрустальной люстрой. Маргерит тыкала вилкой в салат из пальмовой мякоти и пила «Шабли», они вели непринужденный разговор о том, что было в Лондоне – идущие популярные пьесы, моды, романы и музыка – все, что не удалось увидеть Маргерит. Майкл говорил, как ему понравилось последнее произведение Хэмингуэя и что у того ясный взгляд на вещи. Маргерит, пока они разговаривали, изучала лицо Майкла и поняла, здесь, под ярким светом люстры, что он изменился за год и пять недель, прошедшие после их последней встречи. Изменения были едва различимы, но все-таки были: около глаз стало больше морщинок и, вероятно, также больше седых прядок в его гладких, плотно причесанных черных волосах. Его возраст был еще одной загадкой; ему могло быть и тридцать, и тридцать четыре. Тем не менее его движения обладали силой и легкостью юности, руки и плечи поражали своей силой. Руки его были необъяснимы; они были мускулисты, длиннопалы и артистичны – руки пианиста, но тыльные их стороны поросли красивыми черными волосками. Это были в то же время и руки рабочего, привыкшего к грубой работе, но они управлялись с серебряным ножом и вилкой с удивительной ловкостью. Майкл Галатин был крупный мужчина, около шести футов и двух дюймов ростом, с широкой грудью, и длинными худыми ногами. Маргерит поинтересовалась при первой с ним встрече, не занимается ли он бегом, но ответ был таков, что он «иногда бегает для удовольствия».