Помощи ждать неоткуда. Она – не та, ради которой в небо взмоют призрачные истребители…
Боясь потерять кончик сумасшедшей нити, беглянка заговорила быстро-быстро. Она ни разу не запнулась, словно сдавала этим людям экзамен по испанскому языку.
– У дона Эспарзы находится дочь российского министра. Он не знает об этом. Она тоже не говорит о высоком положении своей матери. Она боится, что сеньор Рафаэль расправится с ней, едва узнает, кто она на самом деле. Сообщите об этом в российское посольство, вам заплатят большие деньги. Ее зовут Марина Левыкина. Ей семнадцать. Она вела шоу на российском телеканале. Пожалуйста!
Она говорила так быстро, словно уже в этот миг к дому Сальмы Аланиз подходила группа вооруженных людей, словно услышала злобный визг свиней и озлобленный людской возглас, сопровождаемый пинками в дверь: «Abre la puerta!»
Она не знала, не могла знать, что ей принесет ложь, – может, вообще ничего, но пытаться подать весточку о пленных русских девочках стоило. И то был единственный шанс. Никто не пошевелится ради безымянной проститутки, залетевшей поначалу на испанские берега на иллюзорных крыльях модельной звезды. Главное, в России узнают об этом.
Наташа придумала множество деталей, описывая не саму Марину, но ее мать. Какое высокое положение она занимает, какой у нее богатый дом. Что она попутно занимается большим бизнесом. И конечно, ради дочери, пропавшей четыре месяца назад, сделает все возможное и невозможное, заплатит любые деньги даже за самую крохотную информацию о ней.
– Пожалуйста!..
– Не слушай ее! Зачем нам это?! Сальма, я тебе говорю!
Девушка видела, как ее стрелы, смазанные корыстным ядом, доходят до цели. Сальма покусывала губы, слушая беглянку. Ее непорочный образ испарился, она впитывала в себя замаячившие над золотистой горой блага цивилизации.
– Надо выгнать ее!
– Нет, пожалуйста! Марина была одета в коричневые туфли, костюм от Анны Малинари. В такой одежде ее привезли на гасиенду.
– Запрем ее в клетке с курами и сдадим дону Эспарзе. Пусть он заплатит меньше, чем какой-то министр, зато спать будем крепко. – Во рту мужчины бился не горячий язык, а острое, змеиное жало.
Девушка отдала последние силы. Она опустила голову на руки, и ее глаза закрылись. Она была отравлена лошадиной дозой кокаина и не могла справиться с ядом, окрасившим ее вены в болотный цвет. Она умерла спустя двадцать минут. Над ней недоброй молитвой, больше походившей на проклятие, прозвучал голос чернокожего хозяина: