* * *
– Товарищи, наше предложение таково, – прочистив горло, начал Кузнецов, аккуратно пристраивая по левую руку сложенную вчетверо карту. Если он и волновался, то волнения своего никак не выказывал, был собран и деловит.
Берия едва заметно улыбнулся: Кузнецов ему положительно нравился.
– И основано это предложение на трех, так сказать, неоспоримых фактах, – продолжал нарком ВМФ. – Первое: боевой дух в армии и на флоте практически сломлен. Мы отступаем по всем фронтам, снабжение и связь нарушены почти повсеместно, фашист прет напролом, как на маневрах. И в ближайшее время перейти в контрнаступление, думаю, нам вряд ли удастся.
Он замолчал и посмотрел на Сталина. Глаза в глаза. В кабинете повисла нехорошая тишина.
– Продолжайте, пожалуйста, товарищ адмирал, – произнес Сталин равнодушным голосом. Слишком равнодушным.
– Я просто констатирую факты, – ничуть не оправдываясь, сказал нарком. И ничуть не тушуясь. – Вот факт второй: противник уже совершает налеты на нашу столицу. Почти каждую ночь. Наши силы ПВО с атаками пока справляются, но, полагаю, излишне говорить о том, как эти налеты сказываются на умонастроении советских людей. Так что ситуация угрожающая, товарищи... И факт номер три: герр Геббельс трубит на всех углах по всей Европе, что военная авиация СССР уничтожена на корню, до последнего самолета.
Шапошников открыл было рот, чтобы возразить, но передумал.
– Так утверждает Геббельс, – напомнил Кузнецов. – А немецкий солдат привык верить, что ему говорят вышестоящие, так сказать, инстанции.
– Что вы предлагаете конкретно? – нетерпеливо спросил Берия и сцепил пальцы в замок.
Кузнецов выдержал театральную паузу и буднично ответил:
– Бомбить Берлин.
– Не понял?! – Шапошников подался вперед.
– Я предлагаю, – спокойно повторил Кузнецов, – совершить ответный авиационный налет на столицу Германии. И произвести бомбометание в самом центре вражеского логова. И в самое ближайшее время.
Вновь воцарилась тишина.
– Эвона на что замахнулись... – Берия снял пенсне, очень тщательно протер стеклышки платком с полосками по кайме.
Сталин хранил молчание и был неподвижен, как памятник самому себе, лишь переводил тяжелый взгляд с одного на другого.
– С военной точки зрения операция особо важного значения не имеет, – продолжал Кузнецов. – Однако с точки зрения идеологической...