Смотрю в распахнутое окно – в небе стоит неподвижное облако, похожее на овальный мяч американского футбола, плавится кипящий асфальт, вывески лезут одна на другую. На перекрестке возвышается сооруженный зазывалами громадный щит шутовского вида, рекламирующий какую-то партию. Течет человеческая река. Так выглядит мир, когда я узнаю, что жизнь моя перевернулась.
– Каким я временем располагаю?
– Трудно сказать. Но я убежден, некоторый срок у вас есть. Чтоб привести дела в порядок.
– Нет у меня особых дел.
– Тем лучше. Вы пьете?
– Пожалуй, нет. Когда-то мой друг давал мне понять: надо спиваться. Будет легче. Я не последовал совету.
– Сам-то он спился?
– Да, в полной мере. Но это не дало ему счастья.
– Рассчитывать на счастье – ребячество, – роняет Тимофей Аполлонович.
– Он и покоя не обрел. Бросился под машину.
– Намеренно? Или по пьяни?
– Скорее – намеренно. Хотя алкоголь в крови обнаружили. Впрочем, он был давно проспиртован.
Зачем я вспомнил сейчас о Владимире? Не знаю. Но – вспомнил. Могу еще вспомнить. Профессор Тимотеус стучит костяшками пальцев по стеклу, лежащему на его столе. Лицо его вновь торжественно-скорбно. Как и его баритон:
– Что делать? Жизнь, к несчастью, не мать, а мачеха.
– У меня была чудесная мачеха.
– Вам повезло. Но я – о жизни. Она-то как раз очень злая мачеха. Вы не устали от нее?
– Не толкаете ли меня к суициду? – я заставляю себя рассмеяться.
– Ну что вы? Я все-таки эскулап. Каждый обязан допеть свою песенку.
Не знаю, почему я обязан допеть свою вокальную партию. Старший Плиний называл суицид лучшим подарком Бога смертному, а Новалис – «философским деянием». Но я отчего-то не расположен ни к резиньяции, ни к акциям – даже концептуально веским.
Хотя, если взглянуть на вещи с чисто практической стороны, отправить себя на небеса было бы оправданным действием. Я становлюсь недееспособен, и трудно понять, как можно справиться с этой безвыходной ситуацией. Я одинок, к тому же – бездетен, а если бы даже имел детей? Год от года родовые связи слабеют. Оно и понятно – у молодых свои неотложные заботы. Им надо подчинять себе жизнь, а не возиться с чужой, постылой, к тому же – растительной. Будем трезвы.
Но у меня есть еще время обдумать новые обстоятельства. Прежде всего, не надо дергаться. Я не имею права на панику.