Его сильные руки сжимают мою поясницу, но не делают больно. Немного отросшая щетина покалывает кожу щек, но это приятно. Я не умею целоваться, но это не останавливает меня от желания показать Воронову свой отклик. Кажется, я нечаянно пару раз прикусываю его нижнюю губу, но он не отстраняется, просто улыбается, выцеловывая мои уже опухшие губы, чувствительную кожу на шее.
Кровь кипит в жилах, разнося болезненно-приятный жар по всему телу. Я пьянею или Вадим пьянеет, а может, мы оба? Не знаю.
Мне просто хорошо, и я чувствую себя бесконечно счастливой. Тяжелые толчки сердца, кажется, заполняют всю мою грудную клетку, и я не могу дышать, воздух до сих пор не хочет входить в лёгкие и тут же покидать их.
Цепляясь за плечи Воронова, я прижимаюсь к нему, интуитивно ища в нем защиту, любовь и обычное человеческое отношение. Мы ведь не звери: ни я, ни Петя, ни Леся, ни любой другой человек, лишенный семьи. Нам не чуждо всё то хорошее, чем окружены другие люди. Просто… Просто мы черствеем, зарываемся в скорлупу, пряча в ней всю невыплаканную боль и невысказанное одиночество.
Слезы сами собой скользят по моим щекам, но они почему-то такие сладкие и такие долгожданные. Они освобождают меня, очищают.
Я редко себе позволяю плакать, и этот запрет оставляет на душе свой особый неизгладимый след. Вадим, обхватив мое лицо своими руками, впитывает влажные дорожки губами, целуя щеки, прикрытые веки. Я уже не отвечаю и не держусь за него, просто позволяю себе наслаждаться его запахом, губами, прикосновениями.
В ушах становится шумно, а в голове — туманно. Так бывает только, когда ты выплакалась или сильно напилась. Меня шатает и, если бы не Воронов, я бы стопроцентно грохнулась на пол и вряд ли уже поднялась. Лежала бы, свернувшись клубком и улыбалась, будто сумасшедшая.
— Дыши, — шепчет Вадим, проводя большим пальцем по моей нижней губе.
Я медленно и глубоко вдыхаю, ощущая проникновение воздуха внутрь своего тела. Кажется, будто легкие снова раскрываются и начинают усердно работать. Нехотя открываю глаза, фокусируя взгляд на лице Воронова. Его рот приоткрыт, на губах блестит прозрачный отпечаток моих губ.
Слабо отдавая отчет своим действиям, я прикасаюсь к ним кончиком своего указательного пальца. Гладкие и мягкие, а еще красивого малинового цвета с четким контуром. Затем рука тянется к шраму. Еще месяц назад он вызвал глубокое чувство отвращения, а теперь оно сменилось искренним сожалением. Прикосновение помогает мне увидеть то, чего не видят мои глаза. Кажется, я попала на тропу, с которой теперь не сойду.