— Вы ничего не понимаете! — кричит она в приступе бессильной ярости. Смотрит так, будто я только что разорвал в клочья ее любимую тетушку. — Что вы вообще знаете о любви? Черствый, надменный…
— Продолжай, — милостиво разрешаю я. — Ты все равно уже подписала свой приговор.
Щелчок пальцев, и на моей ладони загорается огненный фитиль. Пасс рукой, рунический знак в воздухе — одежда вспыхивает на Кэт и за секунду сгорает, не причиняя вреда коже. Вот она, природная магия моего клана в действии.
— Ох!.. — только и успевает произнести дикая кошечка.
Глаза ее становятся огромными, точно кто-то зажег зеленые прожекторы. Ротик приоткрывается, но из него не вылетает ни слова.
Вдохновленный реакцией, дую на грудь Кэт. Ее соски тотчас напрягаются, приобретая оттенок дикой вишни. Она дрожит всем телом, бледная кожа покрывается мурашками. Зрачки расширяются, занимая чуть ли не всю радужку.
Подумать только, как эта малышка отзывчива.
— Вот видишь, это совсем не страшно, — говорю и замечаю, каким глухим и хриплым стал голос.
Не могу отвести взгляда от открывшейся взору картины. Испуганная и в то же время возбужденная Кэт достойна того, чтобы не быть забытой. Я видел сотни, тысячи обнаженных женщин. Но эта останется в памяти навсегда. Идеально гладкая, бархатная кожа на ее груди так и манит попробовать на вкус. Втянуть в рот вершинку, насладиться запахом. Вот бы распустить по изящным плечам волосы цвета черемухи. Коснуться языком заветной родинки на шее.
— Вы чудовище, Рико Лорин! — объявляет она. — Зверь без принципов и морали.
Говорит и прикрывается: одной рукой грудь, второй бедра. Узкая ладошка скрывает под собой венерин холмик, одуряюще пахнущий илидийской фиалкой.
У меня пальцы подрагивают от желания зарыться в эти нежные светлые завитки. Интересно, как среагирует дикая кошечка, если я прямо сейчас докажу ей, чего стоит ее хвалёная выдержка? Сможет ли она остаться девственницей, когда будет близка к пику наслаждения?
— Гореть вам в аду! — добавляет она.
Хлесткая пощечина приводит меня в чувство не хуже вылитого за шиворот ведра ледяной воды. Дикарка замахивается снова.
— Не смей!
Перехватываю руку в миллиметре от своего лица. Закидываю себе на шею. Буквально вжимаю кошечку в стену.
— Я чувствую твою похоть, малышка, — говорю как можно спокойнее. Противоречивые чувства раздирают надвое. Не знаю, чего хочу больше: поцеловать в сочные губки или укусить за дерзость. — Зачем тебе дарить девственность тому, кто, возможно, этот дар не оценит? Если можно получить истинного. В крайнем случае, получить, скажем так, компенсацию вреда? А, гаранча, сколько желающих на твою невинность? Что-то не вижу толпы поклонников. Кто из них готов ждать вечность, пока ты удостоишь их высокой чести обесчестить тебя?