– Нет-нет, благодарю вас, – поспешил отказаться от предложенной помощи Морозини. – По-моему, нет никакого смысла впутывать полицию в подобное дело… в общем, не имеющее большого значения…
Похищение Лизы – дело, «не имеющее большого значения»! Произнеся эту святотатственную для него фразу, Альдо почувствовал стыд, но разве он мог из-за каких-то неосторожных слов позволить подвергнуть даже малейшим страданиям ту, которую он любил всей душой?..
Весь остаток ночи он просидел на кровати, прикуривая одну сигарету от другой и комкая в руках батистовую ночную сорочку в кружевах, которую горничная положила на одеяло, стеля постели на ночь. Никогда в жизни он так за нее не боялся, никогда еще у него не было так тяжело на сердце…
Однако никому бы не пришло в голову это заподозрить, когда на следующее утро Альдо, по обыкновению элегантно одетый, с беспечным видом направился к зданию главной синагоги и спросил там, нельзя ли ему повидаться с рабби Абнером Гольбергом. Нет, сказали ему там, это невозможно, господин Гольберг еще на рассвете отправился в Хайфу, сопровождая Великого Раввина, который отплывает сегодня в Геную, чтобы сесть там на пакетбот, идущий в Нью-Йорк. Святой человек вознамерился исполнить обещание, уже давно данное им евреям огромной диаспоры, обитающей в Соединенных Штатах Америки. Ничего другого князь и не надеялся услышать, но все-таки он уточнил:
– Господин Гольберг тоже отплывает в Америку?
Левит, принимавший Морозини, видимо, решил, что незваный гость задает слишком много вопросов, потому что ответил уклончиво:
– Возможно… Но я в этом не уверен… Может быть, вам угодно встретиться с рабби Левенштейном, он остался сейчас главным в синагоге.
Поначалу князь отклонил предложение: нет, он хотел видеть только господина Гольберга лично и никого другого… Разве что юный Эзекиель находится где-то поблизости? Брови удивленного новым вопросом левита подскочили над очками.
– Эзекиель?! Какой еще Эзекиель?
– Только не говорите, что не знаете, о ком идет речь. Когда рабби Гольберг совсем недавно представлял мне его, то сказал, что он – дитя его души… За неимением, быть может, дитя его тела?
Левит, казалось, очень огорчился.
– Вполне возможно, но, поверьте, я ничего от вас не скрываю, сударь, я приехал из Наблуса… И я тут прожил совсем мало времени… И я ничего… или почти ничего не знаю о рабби Гольберге…