— Давайте лучше здесь подойдем к окну, а дверь все же прикройте.
Нина протянула ему конверт. Обычный почтовый.
— Вот. Два дня назад пришло письмо. Из ящика внизу вынула. А когда вскрыла — просто обомлела. Это ж как с того света!..
Евгений достал примерно такой же лист бумаги, как записка из папки. И почерк, вернее, авторучка та же. И наклон спокойный, слова не рваные. Заранее написано, без нервов.
Первые строчки он быстро пробежал глазами. Человек уезжает далеко и винится перед женой и дочкой, что не успел с ними попрощаться. Ни слова о том, что должно произойти. Непонятно. Он в самом деле не знал? Или уже догадывался, но не был уверен окончательно? Однако же на всякий случай готовился? Зачем же иначе папка с запиской? Скорее всего, догадывался. Значит, угрозы были, но и оставалось время для окончательного выбора? Так, что ли?
Ага, вот оно…
«Возможно, после того, что произойдет… — он и сам еще не уверен, но предупреждает, — к тебе придет один человек. С последним приветом от меня. Ты можешь ему верить. Только ему одному. Остальных слушай — и кивай. И все, никого ни о чем не расспрашивай. А он тебе, думаю, сам все скажет. Скажи ему, что я очень виноват перед ним. Он поймет, о чем речь. Точнее, о ком. У меня не хватило духу самому сказать ему. Это мое письмо можешь показать только ему. И уничтожь! Обязательно!
А если он не придет, Бог ему судья. И лучше, чтобы ты его тогда не знала…»
И снова прощание…
Евгений вернул Нине письмо и сказал:
— Обязательно выполните его просьбу.
— Вы что-нибудь поняли?
— Да… кое-что… — покивал он. — Запомнили мои слова? Вот и отлично. Конверт, если позволите, я возьму с собой. С письмом вы знаете, что делать. А вот мои координаты.
Евгений оторвал от конверта кусочек оборотной части и написал два своих номера — домашний и мобильный. Протянул Нине.
— Спасибо, что показали его письмо, — сказал серьезно.
— Жаль, что мы не были знакомы раньше, — тихо сказала она и ушла к себе.
А Женя сошел к подъезду и сел в «Ниву». Проезжая через Измайловский парк, он остановился, выкинул в один из мусорных контейнеров черную папку со смятой газетой, а потом на огоньке зажигалки сжег и записку Вадима.
Пока она горела в руках, он прикурил от нее сигарету и сказал сам себе:
— Бог-то Бог, да сам не будь плох…
Подумал, не нагло ли, и успокоил себя: нет, в самый раз.