Любовь к Нэнхун сделала сердце императора сильным и мудрым. Жоа-дин правил как истинный Просветленный: он не вмешивался в процветание своей страны, и потому страна процветала. Он не помогал всходам расти[13], и оттого плоды его земли были изобильны. В деревнях и провинциях не было голода, а значит, не было бунтов. Правителями уездов и городов назначались люди неподкупные и справедливые; слово «взятка» исчезло из лексикона. Судьи судили по закону, чиновники знали свое место и не просили от жизни привилегий, процветали благородные искусства, наука, благочестие. Не было войн, поскольку Яшмовая Империя установила со всеми своими соседями добросердечную дружбу. Словом, жизнь Яшмовой Империи была такова, что радовала смертных и восхищала небожителей. А причиной такой жизни стала неугасимая любовь императора к госпоже Нэнхун.
Вы, бесценный читатель, скажете недоверчиво, что такого не бывает? Что любовь не влияет на политику, не спасает от войны, не изменяет мира? Простите, умудреннейший и опытнейший читатель, но вы заблуждаетесь. Любовью этот мир только и держится – исключительно настоящей, не придуманной любовью. А не будь ее... Но – простите. Кисть забрела не туда, вывела не те иероглифы. Приструню ее и вернусь к нашему повествованию.
Император Жоа-дин в первый же год жизни с госпожой Нэнхун повелел распустить весь цветник своих наложниц. Каждая из бывших подруг императора была наделена богатым приданым и отдана замуж в родовитую семью. Родовитые семьи, кстати, почитали за честь то, что их сыновья женились на «женщинах из дворца».
И еще. Ни в одиночестве, ни тем более в присутствии госпожи Нэнхун император Жоа-дин не вспоминал об опальной наложнице Шэси, заточенной в загородной резиденции. Он также запретил придворным сообщать какие-либо новости о ней – не потому, что император не мог простить обмана, а потому, что не желал, чтобы этот обман снова сплел липкую паучью сеть вокруг его души.
Катились годы-повозки, мелькали дни, как опавшие листья, и в один из таких дней госпожу Нэнхун пригласили на чаепитие к императрице Тахуа, в Персиковый дворец. Это было уже далеко не первое Приглашение, поскольку государыня за прошедшие годы крепко сдружилась с Нэнхун; мало того, она официально объявила наложницу своей младшей сестрой. Императрица Тахуа жила благочестиво, почти по-монашески, отринув все земное; Нэнхун же, хоть и была наложницей императора, хранила чистоту духа и помыслов, за что и пришлась по душе государыне.