– Вот и отлично. Подойдет человек и передаст вам привет от Порфирия Петровича. Устраивает?
– Да, – почему-то кивнул Зотов, хотя все в нем протестовало и кипело. Но от собеседника исходил какой-то неприятный холод. Как в морге, где с утра был вынужден побывать Рэм.
– Прекрасно, зовут меня Борис Николаевич, пусть это вас не смущает. Подписывайте, подписывайте! Вот так, все правильно, – добавил он, складывая листок пополам и пряча его в карман. – В этом, – он ткнул себя пальцем в то место, где лежала подписка, – практически нет особого смысла. Кроме одного. Вы же знаете, как презирают у нас так называемых стукачей. Но они обретают это имя лишь после разоблачения. А до того все эти люди, в большинстве своем весьма и весьма уважаемые, известные в обществе, честно и верно служат ему не за страх, а именно за совесть. Понимаете? Прежние жестокие времена, к счастью, прошли, закончились, канули в небытие. И слава богу! А вы, кстати, подумайте на досуге и составьте мне примерный список тех материалов, которые вам необходимы в вашей журналистской работе. Если среди них будут закрытые, мы посмотрим, что можно сделать, чтобы, так сказать, приоткрыть завесу, понимаете?
– Плата за страх… – с иронией заметил Зотов.
– Я не заметил, чтобы вы чего-то испугались. Страх, как вы сказали, может появиться лишь в одном случае: если вам вдруг захочется рассказать кому-нибудь о нашем разговоре. Ну а теперь, я полагаю, мы можем обсудить с вами, Рэм Васильевич, обстоятельства, при которых вам удалось убежать от тех неизвестных, которые, по вашему мнению, хотели вас похитить… Надо, чтобы ваш рассказ генералу Грязнову выглядел максимально правдиво. Что мы чуть позже и проделаем.
Водитель микроавтобуса сообщил Грязнову малоутешительные сведения.
Провожатого, прибывшего за Рэмом Васильевичем в редакцию еженедельника, никто толком не видел. Он позвонил снизу, из проходной, где у дверей висит внутренний телефон. Даже вахтерша не обратила внимания: тут же весь день толкутся, звонят кому-то, кого-то упрашивают, уговаривают, печалятся, и кто с чем – с жалобами, письмами… А машина? Да не видела она никакой машины! Окна в другую сторону выходят. И никто из редакции тоже не видел. А Рэм просто вышел, огляделся, кивнул вахтерше, спросил, кто за ним приехал, и вышел за дверь. Больше не возвращался.