- Там было назначение, - опустив глаза, спорит она.
- Его там не было и быть не могло! Я сама оформляла историю! – я не выдерживаю и повышаю голос, такое случается со мной крайне редко. Видимо, сказался пережитый стресс.
- Оно было, - не сдается медсестра.
- Диана, перестаньте оправдываться! Если оно там было, то куда тогда подевалось?
- Не знаю, - втягивая голову в плечи, произносит она.
- Вы халатно отнеслись к своим обязанностям, перепутали назначения и чуть не убили пациента, вы это понимаете? – мой голос гремит в пустом холле.
- Простите, - шепчет медсестра.
- Простите? Вы вообще понимаете, о чем я говорю? Вы чуть не убили человека! Чьего-то мужа, отца и сына!!!
- Я не…
- Вы не удосужились перепроверить, нет! Прочитали первые попавшиеся назначения и все!
- Я…
- Вы, Диана, - прерываю я ее слабые возражения, - прямо сейчас пишете заявление об увольнении, сейчас же. А я его подписываю, поняли?
Мне становится немного легче. Эмоциональный всплеск, разрядка и невыносимый груз ответственности спадает с моих плеч.
Я и раньше замечала какую-то рассеянность у Дианы, заторможенность и боязливость. Все это я списывала на ее молодость и неопытность. Но у меня нет предубеждений против молодых сестер. Наоборот, часто они более жадные до работы и старательные, им все интересно, они еще не разочаровались в работе и людях.
Видимо, это не тот случай. Такие косяки, нет, халатности не должны повторится. Диане не место в нашей клинике. Думаю, ей вообще не место в медицине.
Девушка молча протягивает мне лист бумаги, на котором уже успела написать заявление. Едва пробежав его глазами, подписываю.
- Перед уходом занесите в отдел кадров, скажите, я разрешила не отрабатывать две недели, - стараюсь не замечать слез в ее больших и доверчивых глазах. Как олененок, честное слово.
У кабинета уже ждут пациенты. Но не успеваю я войти и разместиться за столом, как дверь с грохотом отворяется.
Внутрь влетает багровый Игорь Михайлович. Его глаза мечут громы и молнии. Интересно, что его так разозлило или кто?
Со всего размаха на мой стол опускается его грозный кулак с зажатой бумажкой. Столешница жалобно трещит.
Мои брови взлетаю вверх. Я вообще не помню сверка в таком состоянии. Обычно он собранный, серьезный, язвительный. Но не взбешенный.
- Как это понимать? – орет он.