Единственный минус – «исполнение супружеского долга». Мое тело никак не могло примириться с тем, что его домогаются. Алик, как заблудившийся в лесу и изголодавшийся человек, набрасывался на меня. Пытался, в своем понимании, разбудить во мне страсть, изматывая прелюдиями, от которых меня тошнило. Суетливые мацанья, потные холодные ладони во всех местах вызывали отвращение, с которым мне приходилось бороться. Но больше всего вымораживала чуть ли не маниакальность, с которой он раз за разом настаивал на близости. Он словно хотел взять реванш, вытравить из моего тела память о Подгорском, заменяя качество количеством.
- Тебе хорошо?! – слюнявя грудь, не забывал он поинтересоваться. И мне ничего не оставалось, как подтверждать его мужскую состоятельность.
- Хорошо, - соглашалась я.
Спасение пришло, когда вырос живот, и я из аппетитной плюшечки стала превращаться в бегемотиху. Алик по-прежнему не забывал о супружеском долге, но прелюдии кончились. А с рождением Мишки кончились и мои иллюзии. То, что и я, и сам Алик, считали благородным порывом, на самом деле было стремлением добиться своего.
Еще летом я понимала, что между Аликом и Максом противостояние, конкуренция. Вернее, со стороны Алика. А Макса попытки приятеля хоть в чем-то взять верх лишь забавляли. Он снисходительно наблюдал, как Алик старается оставить последнее слово за собой, хоть в чем-то «уделать» его по части общей эрудиции.
А Подгорскому было наплевать, к какому классу относятся лягушки или зяблики. Он разбирался только в том, что ему было интересно.
Да и экстерьером Алик уступал настолько, что его потуги дотянуться до Макса были и, правда, слишком неуместными.
И вот сейчас он получил все права на меня. Забрал его женщину себе. Правда, уже в несколько испорченном виде. И не только женщину, но и ребенка. Я надеялась, что этот факт успокоит его дух соперничества, и мы забудем вообще о Подгорском. Причем я хотела этого не меньше.
Как только Мишка появился на свет, а вместе с ним и куча хлопот, стало ясно, что роль отца не каждому по плечу. Алик с нескрываемым отвращением смотрел на обкаканные памперсы. Не брал ребенка на руки, мотивируя тем, что не знает, как держать. Единственное, в чем я могла на него рассчитывать – это накормленного и уснувшего малыша покатать в коляске по парку. Здесь его распирала гордость, потому что папа с малышом рефлекторно вызывает умиление, привлекает внимание.