- Он спросил, на что деньги нужны, сколько. Какой у тебя характер, здоровье. Я ответил все, как есть.
- Он тебе представился? – я перешла к самой скользкой теме. Я не говорила мужу, для кого именно я согласилась выносить ребенка.
- Нет, не посчитал нужным, - губы Алика непроизвольно вытянулись в тонкую презрительную ниточку. – Не больно-то и надо! Но я его и так узнал. С Подгорским одно лицо.
- Надеюсь, ты ему ничего не сказал? – затаив дыхание, задаю самый главный вопрос.
- Не сказал. Но знаешь, я что подумал. Мне кажется, он еще появится. Может, все-таки ему открыть глаза, что у него уже есть наследник. Пусть обеспечит нормальную жизнь ребенку. Квартиру купит, в хороший садик устроит. Может, хватит в гордячку играть?
- А может, ты вспомнишь, что я тебе говорила? Я не хочу никаких контактов с Подгорским! От слова совсем!
- Но ты же опять вляпалась? Как можно было заранее не узнать, с кем заключаешь контракт?! Вот в этом ты вся! Говоришь одно, а делаешь другое! Или ты специально из всех выбрала его?! Тебе понравилось от него рожать? Так он опять не придет с цветами и подарками к роддому.
- Тебе что, деликатесы в голову ударили?! Что ты несешь?
- Правду несу. Иначе я не понимаю, почему ты не хочешь стребовать с него денег? Или они у нас лишние?
Я почувствовала себя пороховой бочкой, к которой неумолимо приближается огонек. Сказать сейчас, что нет никаких «нас»? И я, сцепив зубы, просто терплю еще эти чертовы девять месяцев? Или не доводить до истерики на ночь глядя?
- Максим Михайлович! – Ирочка, моя скромная секретарша, робко просунула свой хорошенький носик в дверь. – Михаил Степанович просил передать, что ждет вас через час у себя.
Я хмыкнул. Ну да! Ну да! Прямо-таки и просил…Он никогда ничего не просит. Или забирает сам, или ему приносят на блюдечке с голубой каемочкой. Привычная глухая злость поднялась со дна души. Мое отношение к деду было неоднозначным. Безусловно, я им гордился и по-своему любил. Он для меня эталон. И, несмотря на мои успехи и достижения, я чувствовал себя по сравнению с ним щенком. Я мечтал когда-нибудь дождаться от него похвалы или хотя бы одобрения. И это было бы равнозначно Оскару. Но его абсолютное нежелание считаться с чувствами других делало его настоящим Кощеем Бессмертным, который чахнет над своим золотом.