Иван Долгорукий, внезапно пронеслось в мозгу молнией. Друг
сердечный Ванька, товарищ по всем проказам, как в детстве, так и в
отрочестве...
Я попятился и налетел спиной на попа в ризе, стоящего так близко
ко мне... А почему поп стоит так близко? Разве так можно? Они же
вроде дистанцируются от прихожан, или нет? Я не знаю, я не так
чтобы часто церковь посещал, точнее никогда. Поп тем временем так
интенсивно размахивал кадилом, что с него искры летели в разные
стороны. А еще он совершенно не ожидал такого вероломного нападения
сзади. Развернувшись, чтобы посмотреть на нечестивца, который
позволил себе вытворять подобное, он в этот же момент в очередной
раз размахнулся кадилом... Блямс! Тяжеленая штуковина эти их
кадила, я вам скажу, как только в себя приду. Сведя глаза к
переносице, я начал оседать на пол.
— Государю плохо! — раздалось со всех сторон. — Медикуса,
живо!
— Государь умирает!
— Ой, люди добрые, что же это творится-от? Не успела Наташенька
свет Алексевна преставиться, так и Государь наш Петр Алексеич за
сестренкой своей...
Сознания я не потерял, но осознавал, как меня куда-то волокут,
так, будто видел сон, словно со стороны, вот только себя я в этом
сне не видел, только ряженых в нелепых париках. В лицо ударил
холодный воздух, немного приведший меня в чувства. Резануло по
глазам ярким светом, особенно ярким после полутемного помещения
собора, который тут же выдавил жгучие слезы, застилающие глаза, и
заставил зажмуриться. Поэтому я не видел ни куда меня везли, ни на
чем. Все происходило на уровне чувств. Меня бережно подняли,
уложили на что-то мягкое и закутали в одеяло, или какой-то его
аналог. Судя по ощущениям, это был не автомобиль, не было ощущения
замкнутого пространства и резких, присущих даже самым дорогим авто
запахов. Та штуковина, на которую меня уложили, резко дернулась и
покатилась, а конное ржание и немного неровный ход, рывками, не
давали простора воображению, оставляя всего одну версию: то, на чем
меня везли, тащила за собой лошадь.
Очень скоро мы остановились: и лошадь, и то на чем меня везли,
ну пусть будут сани, все-таки снег, мороз, холодящий не укутанные
щеки и нос, явно это зима, и, соответственно, я сам — остановились.
Меня снова схватили несколько рук и снова куда-то потащили. И хотя
я пришел в себя уже окончательно, только лоб сильно болел, куда
меня поп благословил, но открывать глаза боялся, поэтому всю дорогу
изображал из себя труп.