Пока меня тащили, создавая при этом определенную суматоху, я
пытался прислушиваться, чтобы понять глубину собственного бреда, но
все в чем я преуспел, это понимание, что я Государь, и, похоже,
умираю, а ведь буквально только что Господь забрал у них у всех
Наталию Алексеевну, и что же теперь им всем делать горемычным?
Распахнулись очередные двери, меня весьма аккуратно, надо
заметить, водрузили на нечто мягкое, как я понимаю, это кровать,
при этом даже не стащив с ног обувь, и опять начали голосить что-то
про лекаря или медикуса, я так и не понял, чем они отличаются друг
от друга. Какого нахрен лекаря? Я не позволю себя иголками тыкать,
им только дай волю, сразу же поллитра крови сцедят и другие
физиологические жидкости выдавят. Чтобы прекратить это безобразие,
я решил приоткрыть один глаз. И сразу же наткнулся взглядом на
сидящего на моей кровати Ивана Долгорукова. Это что шутка юмора
такая? Я же вроде Государь, тогда почему он сидит в моем
присутствие, да еще и на моей кровати! Или я Государь, хм, весьма
специфических нравов, настолько специфических, что мой явный
фаворит может себе и не такое позволить? Нет-нет-нет, только не
это. Я нормально отношусь к чужим извращениям, но ровно до того
момента, пока они не коснутся непосредственно меня самого. Так что,
а не пойти ли тебе, Ваня, погулять?
— Не надо лекаря, и медикуса тоже не надо. Я хочу побыть один, —
а голос-то у меня как ослаб и какой-то высоковатый стал. Это,
наверное, от волнений и неприятностей с объектом он у меня на две
октавы повысился.
— Но, государь, Петр Алексеевич... — начал был Долгорукий, но
тут уж я не выдержал. Мне крайне важно понять, что происходит, а
для этого мне нужно остаться одному.
— Все вон! Оставьте меня! — я вскочил на колени и указал рукой,
я надеюсь, что в том направление была все-таки дверь. — Я хочу
побыть один. Мне нужно... — я лихорадочно соображал, что же мне
нужно такого, что заставит их убраться, потому что, что бы не
думали о разных Государях, всей полноты власти и влияния даже вот
на такие моменты у них не было. Как там в популярной когда-то
песенке пелось: «Все могут короли... но жениться по любви не может
ни один король». Хоть и не все. Петр, который первый смог, Луи,
который четырнадцатый, тоже смог, но уже в конце жизни и тайно, но
смог же! Что-то меня куда-то не туда понесло, но это понятно,
стресс и все такое... Что же, что же... о, придумал. — Мне
необходимо помолиться за душу Наташеньки, вымолить у нее прощение,
— не знаю, насколько я донимал сестру, но прощение всегда есть за
что просить, у любого члена семьи.