Я не смотрел на тех, кто находится в комнате, столпившись вокруг
кровати, отметил только, что одеты они, примерно, как Долгорукий.
Отличия были незначительные, и касались прежде всего париков. Краем
глаза уловил, что они молча уходят, а кто-то начал креститься и
что-то бормотать себе под нос, вероятно, молитву, но иногда до меня
доносилось что-то про «дедову кровь», не понятно, но это не
главное, потом разберусь. Я же продолжал смотреть на Ивана. Тот в
свою очередь задумчиво смотрел на меня, словно стружку снимал.
Очень расчетливый взгляд. Не хочется ему оставлять меня одного в
такой момент, ой как не хочется, а с другой стороны, не оставить
тоже не может, не поймут-с. Наконец он принял решение. Тяжело
вздохнув, Иван Долгорукий поднялся с кровати и, прежде чем уйти,
очень четко проговорил.
— Ежили что, я буду тут за дверью. Зови при любой надобности,
Петр Алексеевич, — поклонившись, он вышел, аккуратно прикрыв за
собой дверь.
Я некоторое время смотрел в ту сторону, куда он ушел, а затем
соскочил с постели и принялся метаться по комнате в поисках
зеркала, потому что, что-то мне подсказывало, что никакая это не
реставрация, и что я выгляжу немного не так, каким привык видеть
себя в зеркале за последние двадцать шесть лет. Это было
невероятно, но слишком уж правдоподобно выглядел Иван Долгорукий,
чтобы сойти за реконструктора, так же, как и все остальные.
Зеркало нашлось в обширной гардеробной, где вдоль стены висели
километры различных камзолов, мундиров, сорочек, панталон, чулок и
прочего весьма необходимого каждому уважающему себя мужчине добра.
Отдельно стояли разнокалиберные туфли, многие из которых были
инкрустированы драгоценными камнями или весьма удачной имитацией, с
обязательными бантами и пряжками и все на каблуках, иногда весьма
высоких. Хорошо, что не шпильки, и то радость. Также в ряд
выстроились сапоги типа ботфорты, все вычищенные так, что в
отсутствии зеркала, вполне можно в них посмотреться. Ну и различные
шляпы, куда же без них. Зеркало было огромное, во весь рост в
резной раме, завешанное белой тряпкой. Ну конечно же, траур, такое
дело, но, надеюсь, Наташенька простит своего непутевого брата, —
так думал я, рывком срывая тряпку закрывающую зеркальную
поверхность.
На меня смотрел подросток лет тринадцати-пятнадцати. Высокий и
нескладный, как и все подростки этого возраста, но уже с наметками
на хорошую фигуру. В нелепом парике. Я стянул парик и подошел к
зеркалу поближе. Темно-карие глаза, высокий лоб под длинными
темно-русыми волосами, длинный нос, чуть заостренный подбородок —
это лицо к тому времени как парень достигнет зрелости еще несколько
раз может поменяться. Но не урод, однозначно. Почему я думал, что
старше? Ну конечно я старше, мне двадцать шесть лет... Нет, мне
тринадцать... И я...