Этак каждый начнет писать свои биографии!
Я отвечу – и прекрасно! Пускай каждый напишет о себе правду и даст почитать другому. Мне кажется, что это будет способствовать взаимопониманию. Кроме того, пишущий автобиографию убедится, что ничего исключительного в нем нет, что все мы похожи в главных чертах и каждый является типичным представителем своего поколения и социальной группы.
Как убедился в этом я.
Все мы в школе писали сочинения о типичных представителях. Могло создаться мнение, что типичный представитель – это нечто вроде унифицированного блока телевизора. Он построен из стандартных деталей по стандартной схеме. Между тем, каждый типичный представитель у классиков имел свой дом, свою бабушку и маму, свои приключения и находки. Что же делало его типичным представителем?
Образ мыслей.
Удивительное дело – мысли у всех разные, а образ мыслей один. Я долго сопротивлялся тому, чтобы признать себя типичным представителем. Мне казалось, что во мне есть что-то неординарное, и мысли иной раз приходили в голову дерзкие и решительные. Я смотрел передачи, читал книги про тружеников наших полей и заводов и думал, что мое лицо не такое. Вот они и есть типичные представители, а я нетипичный, особый, ищущий и размышляющий.
Мне казалось, что я все понимаю. А иногда казалось, что я ничего не понимаю. Я не понимал, почему мы сами себя хвалим, почему черное то и дело называют белым и почему мой образ мыслей – как бы это выразиться поточней? – мало соответствует общепринятому образу мыслей советского человека. Последнее меня огорчало. Я уже готов был поверить в то, что мои глаза устроены как-то иначе. Они устроены негативно и видят белое черным, в то время как нормальные люди видят правильно. Белое – белым, а черное – тоже белым.
В таких условиях я не мог себя считать типичным представителем.
Чтобы не выделяться, я начал прикидываться дурачком. Стал валять ваньку, как говорится. Оказалось – это удобно. С дурачка какой спрос? Он даже если что и ляпнет невпопад, и назовет черное черным – так это по дурости. Над ним можно посмеяться.
Мне не нравилась моя двойственность, потому что в душе я считал себя человеком серьезным, даже печальным, и сердце у меня болело по поводу глупостей и лжи.
Я склонен был винить себя. Мне очень хотелось пристроиться и шагать в ногу, с песнями, с большой и широкой гордостью за себя и других людей.