И Димирий, и Лориан, одетые в домашние костюмы, уже сидели за накрытым столом и нетерпеливо поглядывали на дверь в ожидании опаздывавших жён. Эльза без проблем добралась до сидения. Я же...
Когда я вошла, разговаривавшие до этого друзья мгновенно замолчали. Осматривали меня долго и пристально: и когда я шла к стулу, и когда садилась, и даже когда мальчик-слуга налил в мою тарелку густой суп-пюре, осмотр продолжался. Потом супруг пробормотал что-то о незаконченном деле, резко поднялся и широкими шагами вышел из обеденного зала. Эльф, извинившись, последовал за ним.
Приятельница хмыкнула, красноречиво посмотрела на меня и занялась поеданием паровых котлет - ей на днях взбрело в голову, что на ее теле образовались жировые прослойки, а значит, необходимо было сесть на самую жёсткую диету. Я этих самых прослоек не видела в упор, но переубедить Эльзу оказалось невозможно.
Ели молча, прерываясь только на смену блюд. Я не смогла отказать себе в наслаждении подразнить несчастную диетчицу и порадовала собственный желудок эскалопом. 'Эти глаза напротив'. Если бы у Эльзы была Сила, то ни меня, ни эскалопа в живых уже не осталось бы.
Пить чай приятельница отказалась, заявила о необходимости поддерживать физическую форму и куда-то умчалась. Я пожала плечами и приказала слугам сервировать чайный столик в моей спальне.
- Правильно, Верка, надо есть, пока возможность представится, - объявился в зоне доступа Диар. - А то скоро вместе с подружкой на диету сядешь.
- Зачем? - удивилась я, усаживаясь в кресло в своей комнате и с тоской смотря на улицу: неимоверно хотелось выйти развеяться, но за последние несколько дней я натворила столько дел, что и нос боялась высовывать из дома мужа.
- Как зачем? - делано удивился нахальный бог. - Разнесет тебя, толстой станешь.
Вбежавшие служанки споро сервировали стол, а я пыталась понять божественный намек.
- Я беременна? - удивленно спросила я, с трудом дождавшись ухода прислуги.
- А кто ж тебя знает, - пакостливо фыркнул Диар.
До обеда я развлекалась рисованием и черчением. И то, и другое любимым делом назвать было трудно, сама себя я считала не художником-рисовальщиком, а скорее бумагомарателем, но чтением я уже пресытилась, приятельница обиделась и заходить в гости не желала, а больше занять себя было нечем.