Вызывающие слова, произнесенные зловещим ровным голосом, хлестнули по вагону, и весь вагон оцепенел в ужасе. Все смолкло. Ошеломленные пассажиры застыли недвижимо.
– Особой разницы нет, – тем же тоном невозмутимо заметил Судья Бленд. – Перед сифилисом все на свете равны. И если ты хочешь ослепнуть, в нашей великой демократической стране этого можно достигнуть с таким же успехом, как в любой другой.
В вагоне стояла мертвая тишина. Чуть погодя люди с ошеломленными лицами повернулись друг к другу и стали украдкой перешептываться.
А меж тем выражение худого бледного лица ничуть не изменилось, лишь тень все той же призрачной улыбки дрожала на губах. Но теперь Судья негромко, небрежно сказал Джорджу:
– Как живешь, сынок? Я рад тебя видеть.
Лицо его оставалось неподвижным, но простые слова эти в устах слепого отдавали дьявольской насмешкой.
– Вы… вы ездили в Балтимор, Судья Бленд?
– Да, я изредка еще езжу в больницу Хопкинса. Толку, разумеется, никакого. Понимаешь, сынок, – теперь Бленд говорил тихо, дружески, – с тех пор как мы с тобой виделись, я совершенно ослеп.
– Я не знал. Неужели совсем…
– Совсем! Да-да, совсем! – подтвердил Судья и вдруг запрокинул незрячее лицо и громко, ехидно захохотал, выставляя почерневшие зубы, словно не мог не поделиться развеселой шуточкой. – Уверяю тебя, мой милый, я совсем ослеп. Даже не могу за два шага разглядеть одного из наших самых видных мерзавцев. Эй, Джарвис! – укоризненно бросил он в сторону злополучного Ригза, который уже снова в полный голос разглагольствовал о ценах на землю. – Ты же и сам знаешь, что это неправда! Чего там, приятель, я по глазам твоим вижу, что ты все врешь. – Судья вновь закинул голову и затрясся в приступе дьявольского беззвучного смеха. – Извини, что я тебя перебил, сынок, – продолжал он. – Мы с тобой как будто рассуждали о мерзавцах. Можешь себе представить, – он слегка наклонился вперед, длинные пальцы его ласково поглаживали ребристую полированную трость, – во всем, что касается мерзавцев, я теперь совершенно не могу доверять своим глазам. Полагаюсь только на нюх. И этого довольно. – Впервые лицо его искривила гримаса усталости и отвращения. – Тут вполне достаточно острого нюха. – И, круто меняя тему, спросил: – Как твои родные?
– Да вот… тетя Мэй умерла. Я… я еду на похороны.