Декан его отчитывал:
– Эроусмит, о вас много было разговоров последнее время на факультетском совете. За исключением двух-трех курсов – на свой я не могу пожаловаться – вы стали крайне невнимательны на занятиях. Отметки у вас приличные, но вы могли бы успевать значительно лучше. А последнее время вы пьянствуете. Вас видели в местах, пользующихся дурной репутацией, и вы ведете дружбу с человеком, который позволил себе оскорбить меня, Основателя, наших гостей и университет. Многие преподаватели жалуются на ваш заносчивый тон – вы прямо в аудитории высмеиваете наши курсы! Доктор Готлиб всегда вас горячо отстаивал. Он утверждал, что у вас настоящая склонность к научной работе. Однако вчера вечером и он признал, что вы за последнее время стали ему дерзить. Так вот, если вы, молодой человек, не одумаетесь незамедлительно, я должен буду до окончания года запретить вам посещать лекции, а если и это не подействует, придется попросить вас вовсе уйти из университета. И я полагаю, хорошо было бы вам смирить вашу гордость – вы, молодой человек, дьявольски горды! – хорошо было бы вам для начала пойти к доктору Готлибу и, в знак раскаяния, извиниться…
Ответил не Мартин, ответило виски:
– Разрази меня гром, если я извинюсь! Готлиб может убираться к черту. Я ему отдал жизнь, а он наговаривает на меня…
– Вы крайне несправедливы к доктору Готлибу… Он только…
– Ну, конечно. Он только дал мне отставку. Не дождется он от меня извинений. Я так на него работал… А Клиф Клосон – ведь это на него вы намекали, что он-де позволил себе кого-то там оскорблять? Он попросту сыграл шутку, а вы решили снять с него голову. Я рад, что шутка ему удалась!
Мартин ждал слова, которое положит конец его научной карьере.
Маленький человечек, розовый, пухленький добрый человечек, пристально на него поглядел, пожевал губами и начал мягко:
– Эроусмит, я мог бы, конечно, исключить вас сейчас же, но я верю, что в вас заложено хорошее начало. Я не хочу так легко отпустить вас. Разумеется, посещение лекций вам запрещено, – по крайней мере до тех пор, пока вы не образумитесь и не извинитесь передо мной и перед Готлибом. – Он говорил отеческим тоном, он почти заставил Мартина раскаяться; но в заключение добавил: – А что касается Клифа Клосона, его «шутка» с этим субъектом, с Бенони Каром… не понимаю, как я не проверил, верно, слишком был занят… его, как вы выражаетесь, «шутка» была поступком либо идиота, либо мерзавца, и пока это не станет для вас очевидным, вам, я считаю, рано к нам возвращаться.