Сетка ворот дернулась, принимая мяч.
Трибуны взвыли на два голоса: на тридцатой минуте второго
тайма счет, наконец, оказался открыт.
Цубаки чуть качнул головой,
наблюдая, как совсем немного не доставший до мяча
Натаниэль встает и на автомате стряхивает грязь
с формы. В этот раз не было острого говорящего
взгляда голкипера, как после опасных моментов, но Рю
и так знал: больше он тянуть не имел права.
Рэд остановился, откидывая
со лба мокрую от пота челку, и негромко выругался.
За этот матч он отчего-то устал куда больше, чем уставал
обычно, — из-за пропущенного командой мяча это почувствовалось
еще сильнее — но он твердо знал, что протянет
и дополнительное время, если будет
на то необходимость. Однако вынужденная пауза — еще
несколько секунд, пока замена выйдет на поле, — Рэда лишь
обрадовала. До тех пор, пока не прозвучало имя того, кто
волей тренера сейчас покинет игру.
Что-то внутри Макса оборвалось
и заледенело. Он медленно выпрямился и тупо
уставился в сторону их скамьи, рядом с которой
в своем кресле сидел Цубаки. В голове вдруг стало пусто,
вместо всевозможных мыслей ее заполнило странное растерянное
удивление и неверие. Весь мир на мгновение сузился
до черной таблички в руках арбитра, на которой
красным горело «1» и зеленым — «21». И за это
мгновение изумление сменила испепеляющая ярость, валом поднявшаяся
из глубин души. Почти ненависть.
К Цубаки.
Впервые за все время
их знакомства.
За то, что после всех тех слов
в первом же серьезном матче заменил его, капитана,
за единственный пропущенный гол.
— Рэд, иди! Схватишь же
горчичник!
Голос Орма прозвучал как будто
где-то далеко, но толчку в спину капитан подчинился,
сделав первый шаг. Второй. А затем уверенно направился
к Рю. Игра перестала существовать — осталось лишь
диктуемое злостью и привычками улицы единственное желание.
Хотя на то, чтобы не глядя содрать с плеча повязку
и сунуть в руки Лар’е, Макса еще хватило.
Все остальное было как-то
отстраненно-мельком.
Мельком заметил, как, что-то
пискнув, отшатнулась в сторону Рин.
Мельком услышал голос Рона.
Мельком подумал, что эту мерзкую
победную ухмылку он еще вобьет Сильверу в его
осточертевшую морду.
А потом будто все пространство
заняли горько-спокойные глаза Цубаки.
— Игра еще идет, Макс, —
слова пробились как сквозь туман. — Возьми себя
в руки.