— А, это? Пф! — отмахнулась Ная и
взмахнув рукой вычистила все упомянутое, а Мая все это дело
аккуратно сложила.
— Ну хорошо. Только пою я ужасно, —
сразу предупредил человек и... нет, не запел. Стоило только парню
открыть рот и издать первые звуки, улыбки пикси быстро сникли, ушки
опустились, сами личики перекосились, а в глазах читался
ужас.
— Ная, — шепотом подергала сестру
пикси.
— Да, Мая?
— Кажется мы нашли еще одно средство
пыток.
— Согласна. В следующий раз, будем
угрожать тем, что заставим Малиона петь Лейле серенады, — кивнула
та.
— Я на вас Аиду пожалуюсь, — прошипела
демонесса за их спиной змеей.
— Вы перегибаете палку, — возмутилась
Ариана. — Явно же старается парень.
— Старается лишить нас слуха, —
пробубнила Ная.
Когда же концерт первого претендента
оказался закончен, все дружно выдохнули.
— Так... кто следующий? — уточнил
Малион, стараясь быстро перевести стрелки. Взгляды сошлись на
Лейле.
— Что? Нет-нет-нет, это идея Печкина,
пусть следующим и поет!
— Резонно, — кивнула Мая, и все
взгляды теперь сошлись на домовике.
— Хе-хе, я и не против. Сейчас только,
вспомню.
По удобней устроившись у огня, домовик
словно бы погрузился в воспоминания, стараясь выковырять из них
какую-то давно забытую песню.
— Вот. Вспомнил. Её мне еще мой дядя
пел, когда я мелким бегал, — прокашлявшись, домовик запел. — В доме
под трубой, в углу и за печой, маленький и вредный, народец, ух,
шальной. Живет и припевает, по дому помогает, и хвори все хозяйские
в миг в пепел обратит...
Как домовой запел, так публика и
притихла. Голос Печкина был тих, спокоен, чуть-чуть с хрипотцой, но
она скорее не мешала, а придавала нотам особый оттенок. При этом,
низкорослый старичок напевал весьма бодро, с улыбкой, словно
вспоминая былые деньки.
— ... Ииии, до-мо-вой, эх домовоооой.
Стааарый, маленький, шальной...
Печкин, казалось бы, распелся, голос
начал звучать громче, уверенней, а сам домовик еще и головой
покачивал в такт словам, да руками взмахивал в особые
моменты.
— ... страхи он не пустит в дом, и
злых людей прогонит вон, защитит любимых он людееей! Ну, а, ты,
оставь мисочку крупы. Хлеба, чашку молока. Хлеба, и чашку
молока.
Голос стих, а публика осталась сидеть
с раскрытыми ртами, никак не ожидая такого фортеля от скромного
старичка. Даже пикси и те были удивлены.