Шеф, конечно, был доволен. А Настя – по-настоящему счастлива. Впервые у нее появилось дело, которое она делает хорошо. Лучше других! Начальник стал все чаще ее хвалить, да и ее зарплата в семье совсем не лишняя. А главное – уверенность в себе появилась (как ведь ее, заразы, раньше-то не хватало!).
А теперь к ней даже гений-Сенька обращается – просит свои журналистские материалы отредактировать. И Настя – ничего, справляется, говорит ехидненько мужу:
– Как это: «В ночи призывно горела бензоколонка»? Пожар там у них, что ли?
Муж оправдывается:
– Ну, это… витрина у них светилась.
– Вот так и напиши: «Светил огонек бензоколонки», – важно советовала Настя.
А Сенька чмокал ее в нос и искренне говорил:
– Умничка ты моя! Вот повезло мне с женой: и красавица, и хозяюшка, а уж редактор какой!
И Настя млела от его похвал и неуверенно спрашивала себя: «Неужели у меня теперь все в жизни будет хорошо?»
Подозрительно как-то, когда все идет так складно…
Однако – тьфу, тьфу, тьфу – слава богу, ничего такого не случалось. Николенька в своем спецсадике чувствовал себя прекрасно. Сеня вечерами спешил домой – часто с букетом, а два раза в месяц – с приличной зарплатой. И Настина карьера шла в гору – шеф прозрачно намекал, что с осени она займет должность ведущего редактора.
Поэтому пришлось согласиться: наконец-то и в ее жизни все наладилось.
Наконец-то она, Настя Капитонова, по-настоящему счастлива.
…И вот в один из таких счастливых, безмятежных дней той весны Насте вдруг позвонила мать.
Позвонила – и безапелляционным тоном потребовала немедленно приехать к ней.
Настя послушалась – безоговорочно, как в детстве.
Ехала и злилась: «Что там еще ей в голову взбрело?» И прикидывала, как будет отбиваться от мамашкиных претензий.
Однако разговор пошел совсем не так, как представляла Настя.
– Я умираю, – сказала мать, когда дочь приехала в ее квартиру на Большой Бронной.
Произнесены эти слова были настолько просто, безыскусно и спокойно, что Настя тут же с ужасом поняла: это – правда.
Мать не сразу ошеломила дочь страшной новостью. Сперва проводила Настю на кухню, усадила, налила чаю.
Ирина Егоровна была, как всегда, величественной и спокойной. Никакого надрыва. Никакого трагизма. Однако выглядела она ужасно. Всегда тщательно следившая за собой, мать обычно смотрелась лет на тридцать пять (вместо своих сорока трех).