***
– Как в школе? – спросил отец, заходя в кухню. Он жевал
бутерброд и, кажется, вообще не обращал на меня внимания. Открыл
холодильник, достал бутылку пива – первую за вечер.
– Нормально, – ответил я, ковыряя вилкой макароны.
Отец кивнул и вышел. Судя по звукам из комнаты, телевизор
готовится показать крайне важный футбольный матч.
Мама сидела за столом напротив меня, уткнувшись в кроссворд.
Уловив краем уха вопрос отца, встрепенулась и подняла взгляд:
– Чего наполучал? – Имелись в виду полученные мной оценки.
– "Четыре" по алгебре, – буркнул я.
– А почему "четыре"?
– Не знаю.
– Как ты не знаешь?
– Ну, не знаю. Вызвали, ответил. Поставили "четыре".
– Наверное, плохо ответил?
– Ответил бы плохо – поставили бы "два".
Мать отложила газету с кроссвордом и посмотрела на меня.
– Дима, ты когда за ум возьмешься? – начала она привычный
монолог. – Ты понимаешь, что ты уже не ребенок? Это уже жизнь! Я
десять лет с тобой бьюсь, а ты... Вот не дай бог в институт не
поступишь, в армию тебя загребут – и все! Куда ты потом?
Сантехником работать будешь? Стоило тогда учиться столько
времени!
Эти разговоры преследуют меня с первого класса. Рассказы о том,
что в армии меня если не убьют, то покалечат. Рассказы о том, что
всем миром управляет злобное сантехническое божество, так и
жаждущее заполучить в свои сваренные из труб лапы очередную
зазевавшуюся жертву. Что я мог возразить? Я, не знающий жизни
совершенно?
– Все нормально будет, – сказал я, теряя остатки аппетита.
– Ты уроки сделал?
– Нет еще, я ем.
– Ну так ешь быстрее и иди, занимайся!
Я заставил себя проглотить остатки макарон, положил в раковину
тарелку и закрылся у себя в комнате. Уроки. Мертвые черные буквы на
белой бумаге. Унылые синие линии, которые я вывожу в тетради. Это –
жизнь?
В школу я пришел рано, чтобы не столкнуться у входа с Рыбой.
Поднялся на второй этаж, посмотрел расписание и отправился на урок
литературы. Литература – это мне нравится. По крайней мере, я люблю
читать.
В жизни у меня были разные периоды. Иногда я боялся нового дня,
иногда ждал его с нетерпением, и только в последнее время пришло
равнодушие. Я все острее понимал, что новый день не принесет
ничего. "Живи еще хоть четверть века – все будет так, исхода нет".
Если уж взрослый человек, общепризнанный поэт и классик изрек такую
истину, то почему я должен смотреть на жизнь с оптимизмом?