Страх. Ночью Маша тихо плачет, и я обнимаю ее, пытаясь утешить.
Мы говорим, что любим друг друга, и я вдруг понимаю, что обнимаюсь
в постели с почти неодетой девушкой. Она целует меня не так, как
раньше, все меняется. Нельзя отодвинуться, сбежать, нельзя ничего
говорить. Я должен пройти через это, но... господи, до чего же мне
страшно!
Печаль. Маша уже уснула, а я все смотрю на нее, глажу ее
обнаженную спину и думаю. Я думаю о том, что будь я посмелее, она
была бы моей и только моей. А теперь между нами всегда будет Брик.
Он был первым, и я обречен сравнивать себя с ним. В каждом слове
Маши я буду слышать воспоминание о нем. И ребенок, который родится,
будет его ребенком. Смогу ли я воспитывать этого ребенка? Я!
Воспитывать ребенка! Пытаясь забыться, я теснее прижимаю к себе
Машу, шепчу какую-то чушь ей на ухо.
Радость. Открыв глаза, она улыбается мне, и все, что было ночью,
повторяется. Только без страха и печали. Есть только мы и наше
счастье.
Страх. Печаль. Радость. Наша первая ссора: я не взял выходной, и
мы не смогли погулять в парке. Первое примирение. Мы по очереди
читаем друг другу вслух книги по вечерам. Гуляем по ночному городу.
Смеясь и плача, покупаем самую дешевую зимнюю одежду и обувь.
Считаем мелочь на дорогу от рынка до дома. Маша становится на учет
в женской консультации. Последние деньги, улетающие на необходимые
таблетки. Меня официально трудоустраивают. Я принимаю первый
автомобиль и работаю с ним сам. Первое застолье с коллегами после
работы, от которого я не смог отказаться. Первый раз прихожу домой
пьяным, и Маша смеется над моим смущением. Ее живот начинает
увеличиваться, и я боюсь к нему прикасаться.
Наш первый новый год. Маленькая искусственная елочка на столе,
обращение президента по радио. Шампанское и жареная курица с
картошкой. Мой подарок Маше: красивое платье. Ее счастливое лицо,
когда она выходит из ванной, переодетая. Живот ощутимо выпирает,
Маша смеется и говорит, что носить это платье будет после
родов.
А потом холодный зимний вечер, когда я возвращался с работы
давно привычным маршрутом. Меня окликнули. Обернувшись, я увидел
двух милиционеров, выскочивших из "УАЗа". Это люди, не Разрушители,
но в их глазах я видел все ту же засасывающую, бездонную пустоту.
Этой пустоте нельзя ничего объяснить, бесполезно умолять. И я
перестал унижаться. Попросил только один телефонный звонок. Я
позвонил Маше. Она уже плакала, когда сняла трубку. Слышался гул
мотора – отец вез ее домой.