– Ну? – она повернулась ко мне. – Поцелуешь на прощание, на
глазах у друга?
Я поцеловал. Прощальный поцелуй был не таким уж и долгим, да и
губы порядком занемели, утратив чувствительность.
– Влюбился? – спросила Эля. В ее глазах загорелись озорные
огоньки.
– Нет, кажется, – ответил я.
– Ого! Не ожидала. Ну, тогда у нас, наверное, получится самая
идиотская в мире дружба. Как это по-панковски!
– Увидимся еще? – улыбнулся ей я.
– Наверное. Есть ручка?
– Не-а...
Боря молча положил на стол блокнот и ручку. Элеонора по-хозяйски
выдрала два листа. На одном написала свой номер телефона и сунула
мне во внутренний карман куртки.
– Ты свой тоже напиши, – попросила она.
Я написал. Домашний. Номера сотового я не знал.
– Ну все, пока! – Эля поднялась на ноги и чуть покачнулась. –
Позвонишь потом, расскажешь, чем у вас все закончилось?
– Обязательно!
И она ушла. Я взглядом проводил ее до подъезда. В дверях она
обернулась и, звонко рассмеявшись, послала мне воздушный
поцелуй.
***
Домой мы ехали в пустом автобусе. Я сидел, прислонившись головой
к стеклу. Наверное, выражение лица у меня было предельно
дурацкое.
– Честно говоря, я потрясен, – сказал Боря.
– Заткнись.
– Нет, я не осуждаю тебя, скорее наоборот...
– Заткнись.
– Я даже и не думал, что мои слова так скоро...
– Боря!
Я поднял голову и посмотрел ему в глаза.
– Что?
– Я сейчас нахожусь в какой-то волшебной и бессмысленной сказке.
Пожалуйста, заткнись. Поговорим завтра.
И он замолчал. Может, обиделся, но мне было все равно. В голове
проносились воспоминания о самом прекрасном вечере за всю
жизнь.
Молодость дана нам для того, чтобы совершать ошибки. Натворив
уйму ерунды, мы находим верный путь и держимся его всю свою жизнь.
Но, конечно, родители и школа всегда против. И за каждую ошибку
приходится расплачиваться.
Семейный вечер после знакомства с Элеонорой напоминал вечеринку
в психбольнице. Мать рыдала, пила валерьянку и рассказывала ужасы
про беременности и аборты. Потом – про армию, про СПИД, про тюрьму.
И еще зачем-то – про геенну огненную. На моей памяти это был вообще
единственный раз, когда мама обратилась к религии.
Отец не мог выбрать единой линии поведения. Он то орал на меня,
то объяснял маме, что все произошедшее – чистой воды ерунда. А
вообще, по глазам видно было, что ему все это смертельно
опостылело, и он мечтает о диване, телевизоре и бутылке пива.