Подозреваю, что впоследствии скажут, что инокинь из
монастыря выселили большевики, но на самом-то деле обитель уже в
восемнадцатом году пребывала в запустении. В бытность Северного
правительства здесь размещались казармы и мастерские, а пару
месяцев назад, по моему приказу, тут обустроили фильтрационный
лагерь. Разумеется, нехорошо превращать святую обитель в узилище,
но у зданий, превращенных в тюрьму, гораздо больше шансов уцелеть,
нежели у пустующих зданий.
Вокруг
лагеря суетились красноармейцы, отрывая окопы и занимая позиции, а
напротив ворот уже устанавливали «трехдюймовку». Еще одну
«излаживали» так, чтобы она смогла подавить пулемет, буде тот
затащат на колокольню. Третье орудие я пока не узрел, но оно,
скорее всего, устанавливается с другой стороны, у запасных
ворот.
Возможно,
кому-то покажется нелепым, что для подавления восстания
заключенных, имевших одну винтовку на восьмерых, проводят такие
серьезные приготовления, но только не мне. Переоценить противника
плохо, но избави боже его недооценить!
— Антон,
тормозни, — приказал я водителю, а когда машина остановилась,
открыл дверцу и громко спросил: — Бойцы, кто у вас
главный?
—
Терентьев, комбриг, — отозвался кто-то, а еще один из
красноармейцев поприветствовал:
— Здравия
желаю, товарищ Аксенов.
О, этих
ребят я хорошо знаю. Можно сказать — однополчане. Вышел из машины,
и пока отыскал Терентьева, ладонь заболела от крепких
рукопожатий.
Командир
бригады устроился на возвышенности, рассматривая монастырь в
бинокль, благо, что стена здесь не очень высокая.
— Высокой
начальство пожаловало, — поприветствовал меня комбриг. — Раз
приехало, будет руководить!
— Ага, —
поддержал я Терентьева. — Сейчас начну руками водить. Скажите
лучше, что вы в биноклю-то углядели, товарищ комбриг?
Терентьев
стал серьезным.
— Пулемет
на колокольне, как я и думал. На стенах никого нет, но внутри, в
зданиях, расположились стрелки — стволы бликуют. Видимо, будут
ждать, чтобы мы вошли внутрь, тогда и стрельбу откроют.
Парламентеров станем отправлять?
— А надо?
— поинтересовался я.
У меня с
некоторых пор при слове «парламентер» начинала болеть раздробленная
лопатка, и принимались зудеть шрамы. И винить некого — сам
дурак.
— А как
прикажете, товарищ начальник губчека, так и сделаем, — пожал
плечами Терентьев. — Здесь не Соловки, здания из кирпича, не из
камня. Снарядов у меня по десять ящиков на ствол. За пару часов из
обители сплошные руины сделаю.