– Девчонка тут ещё была, – напомнил второй. – Сиротку к себе
взяли. Если здесь, может заложить.
Первый достал топор, проверил лезвие на пальце. Хозяин дома
пытался что-то сказать, вымолить, но только мычал и дёргался, пока
ему не раскроили череп.
– Я погляжу, – главный кивнул, направился к лестнице. – Сам
разберусь.
– А с этой что? – первый подручный кивнул на женщину. – Вроде
ничего ещё, а? Позволь развлечься.
– Делайте что хотите, – равнодушно сказал главарь, ставя ногу на
ступеньку. – Только чтобы без шума, не хватало нам тут незваных
гостей.
Он прошёлся по второму этажу, заглядывая в комнаты – там тоже
было немало добра, потом его подельники пройдутся, осмотрят
пристальнее, доберут. И подошёл к узкой лестнице на чердак.
Девочка с чердака слышала неясный шум. Сначала говорили тихо,
потом тётя закричала, коротко и пронзительно, и тут же затихла.
Через некоторое время завыл хозяин, так страшно, что аж пробирало
до печёнок. Девочка забилась в свой закуток, закуталась в рваное,
сшитое из лоскутов одеяло, зажмурила глаза. И услышала, как кто-то
прошёлся по чердаку, скрипя половицами и заглядывая в каждый
угол.
– Вот ты где, – услышала она голос. Глаза открывать не стала,
съёжилась, крохотная слезинка покатилась по щеке.
И вдруг почувствовала на голове руку, та погладила её по
волосам.
– Не бойся, я тебя не трону, – негромко сказал незваный гость. –
Только сиди тихо, договорились? А вниз лучше не спускайся, тебе
такое рано ещё видеть, дождись, когда милиция появится.
И ушёл.
Май 1927. Москва.
К десяти часам вечера солнце уже практически не освещало
московские улицы, а тусклые фонари, висящие на столбах, не давали
достаточно света, так что автомобиль с погашенными фарами,
подкативший к дому номер три в Большом Гнездниковском переулке, в
котором располагалось Московское управление уголовного розыска, на
фоне тёмного здания был практически незаметен. Чадящий дым,
вылетающий из чихающего глушителя, заставил часового чихнуть, но
быстро рассеялся – ветреная погода с дождями стояла уже второй
день. Редкие прохожие на машину внимания почти не обращали, через
десять лет после революции автомобилем москвичей удивить было
трудно – по Москве вовсю уже катались четырёхколёсные экипажи,
закупленные городом у французской компании Рено, постепенно
вытесняя извозчиков и распугивая их лошадей визгливыми звуками
клаксонов.