Возможно, внутри кланов и существуют какие-то техники, но
делиться ими с конкурентами никто не будет.
- Никогда не видел я ничего похожего, - продолжил волхв. -
Впрочем, недолго я живу на свете этом, всего-то пятьдесят шесть
годиков, со многим еще не довелось мне встретиться.
- Все когда-нибудь случается впервые, - согласился Ломтев. - А
какие-нибудь практические советы воспоследуют?
- Бессмысленны советы в делах таких, - сказал волхв. - Иди по
той дороге, которой судьба тебя ведет, и в конце концов ты
окажешься там, где должно.
- Так и я могу, - сказал Ломтев. - А как мне пробудить силу
великую?
- Простые смертные над этим не властны, - сказал волхв,
поднимаясь на ноги. - Дозвольте откланяться, ваша светлость.
Призывают меня и другие дела, далеки они от столицы, нелегок
путь.
- Нелегок, - согласился Ломтев. - Дозволяю.
***
Ночью Ломтева попытались убить.
Он проснулся от тяжести в груди и от невозможности сделать вдох,
и сначала было решил, что у него инфаркт, и он наконец-то
допрыгался, и тайное общество может утереться со всеми своими
планами, и вслед за этим сразу же пришла злость на себя и это
немощное тело, которое мешало ему придти на помощь дочери.
Он захрипел, попытался открыть глаза, ничего не увидел, но
ощущения возвращались, и он понял, что это вообще не инфаркт,
потому что сердце бьется хотя и часто, но не болит, а невозможность
дышать обусловлена прижатой к его лицу подушкой, а тяжесть в груди
исходит от упирающегося в нее, видимо, для верности, колена.
Быть задушенным подушкой в собственной кровати в доме
престарелых - это был бесславный конец жизненного пути старого
князя, да и его собственной карьеры тоже, и Ломтев окончательно
рассвирепел. Он принялся дергаться и извиваться, пытаясь сбросить с
себя убийцу, но тот был сверху, он был тяжелее, сильнее, и, что
совсем уж немудрено, моложе, и ладить с ним у Ломтева не
получалось.
Левая рука его была прижата к телу, и задействовать ее он никак
не мог, и тогда он сжал правую руку в кулак и ударил. Кулак
наткнулся на что-то очень твердое, явно не человеческую плоть, но
ярости Ломтева это никак не препятствовало. Он ударил еще раз и
еще, разбивая костяшки пальцев в кровь, и с каждым ударом ему
казалось, что его кулак становится все тяжелее, и в какой-то момент
он стал совсем тяжелым, и очередной удар уже не встретил
сопротивления, а точнее, напрочь его подавил, и кулак проломил
что-то твердое, погрузившись во что-то мягкое и теплое, и убийца
захрипел и обмяк, ослабляя хватку, но для того, чтобы скинуть
подушку с лица и нормально вдохнуть, Ломтеву все равно
потребовалось какое-то время.