Прибавлю еще, что в тех немногих случаях, когда создания великих людей можно проследить почти день за днем, деятельность их зимой постоянно оказывается усиленной в более теплые дни и ослабевающей – в холодные. Так, просматривая дневники Спалланцани (хранящиеся в библиотеке Реджио) и преимущественно те, которые он вел в 1777, 1778, 1780, 1781 годах, когда им были начаты исследования плесени, пищеварения и оплодотворения, я насчитал:
50 дней, в которые делались наблюдения в марте:
65 – в апреле
143 – в мае
41 – в июне
33 – в августе
24 – в сентябре.
Затем число таких дней уменьшилось до 17 в декабре;
10 – в ноябре
18 – в январе
17 – в июле
и до 2 в феврале
Воспользовавшись интересным дневником Мальпиги, который он вел в продолжение 34 лет, ежедневно записывая свои наблюдения, и распределив его открытия по месяцам, мы найдем такую последовательность в числе дней, богатых открытиями:
В июле их было 71 день
в июне – 66
в мае – 42
в октябре – 40
в январе – 36
в сентябре – 34
в апреле – 33
в марте – 31
в августе – 28
в ноябре – 20
в декабре – 13
Вообще, из 436 наблюдений едва только 81, т. е. менее пятой части, приходится на холодные месяцы.
Из рассмотренных Герарди рукописей Гальвани оказывается, что преобладающую роль в его работах играл апрель. Так, в марте (1781) и в январе (1774) он написал только по одному сочинению о катаракте и о гигиене глаза, тогда как в апреле – четыре, а именно:
В апреле 1772 года – два сочинения о косточках барабанной полости;
в апреле 1776 – об органе слуха;
в апреле 1777 – о мускульных движениях и о строении уха.
Я предвижу, какую массу опровержений вызовут мои обобщения, мне укажут на малочисленность данных и на недостаточную их достоверность, меня укорят за попытку ввести в узкую область статистики и поставить рядом высокие проявления умственного творчества, по-видимому менее всего поддающиеся логике цифр и не допускающие сравнения между собой. В особенности же не понравится моя попытка последователям той школы, которая думает ограничиться в статистике одним только употреблением крупных цифр, часто предпочитая их количество качеству, и a priori не допускает пользования ими для каких бы то ни было выводов, забывая, что цифры, в сущности, те же факты, поддающиеся синтезу, подобно всем другим фактам, и что эти цифры, не имея сами по себе никакого значения, не представляли бы ни малейшего интереса, если бы мыслители не пользовались ими для своих обобщений или выводов.