– Пока я жив, он вас не тронет, – твёрдо сказал дядька.
– Спасибо, Тарас, – кивнул я, – ты же, кстати, имел дело с
оружием, посмотри, может его надо почистить или ещё чего, смазать,
допустим.
– Посмотрю, Матвей Михайлович, – сказала Тарас, – только сначала
обед приготовлю.
– А что там у тебя? – поинтересовался я.
– Мяса купил и улиток, – ответил он.
– Тарас, – строго сказал я, – сколько раз тебе говорить: не
покупай улиток. Ты же их живьём жаришь, это варварство
какое-то.
– Матвей Михайлович, – занудил Тарас, – ну, а как ещё? Они же
мелкие, что их, каждую булавкой убивать, что ли?
– Лучше вообще не покупать их, тебе не кажется? – задал я
риторический вопрос.
Тарас недовольно крякнул.
– Так их же всё равно купит кто-нибудь, – возразил он.
– Ну мы же не можем другим людям запретить покупать улиток, но
мы можем нести ответственность за себя, – ответил я.
– А устриц вы же едите в ресторане! – не сдавался дядька.
– Ну, устриц мы быстро едим, а улитки медленно жарятся в своём
панцире. В общем, всё Тарас, чтобы это было последний раз! –
отрезал я. И пошёл к себе наверх.
По-хорошему было бы правильно заставить Тараса найти в Паутине
информацию, где эти улитки живут, в море ли, или на реках ли или
ещё где, а затем заставить его отвезти улиток туда и отпустить. Но
я не мог так с ним поступить, зная, что Тарас наверняка пришёл с
рынка усталым и голодным.
У себя в комнате я увидел, вернувшись за компьютер, что Антон
Чигуриков выложил новое видео у себя на стене. На фоне белой стены,
поэт в чёрном кителе, со спадающими на бледное лицо прядями,
произносил следующие слова:
«Вчера на дуэли погиб граф Григорий Озёрский. Сейчас неважно, по
какой причине состоялась дуэль. Важно, что погиб человек».
Антон скорбно замолчал. Примерно через минуту он продолжил:
«Погиб человек и это всегда трагедия. Но граф Озёрский был ещё и
поэтом».
На этот раз Антон помолчал секунд тридцать, давая зрителями
возможность осознать этот факт.
«Да, Григорий Сергеевич писал стихи!» – с надрывом воскликнул
Антон. Опять пауза.
«Стихи о любви!» – снова воскликнул он. По щеке поэта побежала
слеза.
Он автоматически вытер её и с удивлением уставился на ставший
влажным кончик пальца.
«Я плачу…» – медленно произнёс он. И почти закричал:
«Ведь он писал стихи! Стихи и вдруг о любви, вы
представляете?!»