– Не по форме одет, рядовой. Где каска?
– Каска? А зачем? Т-то есть, осмелюсь доложить, приказа не
было!..
– Зачем, зачем! Чтоб срать в неё в дороге! Отставить дебильные
вопросы, кругом, строевым шагом, нахер – марш!
Думал было Марек купить на вокзале газет, а то и какой-нибудь
романец, чтоб скоротать время в дороге. Так их даже с перрона не
выпустили, и к вокзальным торговцам сходить не дали. С одной
стороны, верно: мало ли, вдруг да сыпанут солдату в пиво мышьяку,
или подсунут в проданной книжке вложенные меж страниц банкноты –
плату за предательство? С другой, хоть и верно, но до чего
обидно!
Вот и топтался Марек на перроне в ожидании дальнейших приказов,
уныло разглядывая по десятому разу вычурное здание вокзала и
торчащие над пакгаузами городские шпили. Побывал, называется, в
Лютеции: ничего даже и не видал. Ни родне, ни девицам потом ничего
не расскажешь…
– Эй, солдатик!
Марек резко обернулся. Неподалёку меж крылом вокзала и стеной
пакгауза был небольшой зазор, забранный высоченной чугунной
решёткой. И за решёткой стояла женщина. Чернокудрая, темнолицая, в
драных, но шикарных цветастых юбках, с монистами на шее; пёстрая
шаль обнажала худые, голые плечи. Встретившись взглядом с Мареком,
женщина улыбнулась – белозубой улыбкой на серовато-смуглом лице с
живыми чёрными глазами. Из спутанных кудрей, перехваченных на лбу
яркой повязкой, выглядывали острые уши, оттянутые тяжёлыми
серьгами.
Солдат подавил невольную дрожь. Зингари. Цыганка.
Пёстрое племя бродяг, рассеявшееся по всей Эвропии, смешало в
себе кровь самых разных рас. Народ чёрных эльфов-«зингари», во
времена оные потерявший свою родину в одной из бесчисленных
кровавых войн прошлого, пустился в бесконечные скитания, по пути
прирастая изгоями и отщепенцами самых разных племён. В отличие от
прочих эльфийских народов, смуглолицые выходцы из мёртвых земель не
гнушались ложиться с более плодовитыми инорасцами и рожать от них
детей. (Одни находили эту привычку омерзительной, другие –
пикантной).
По легенде, какое-то древнее проклятие за давно забытые грехи
обещало всем зингари вечность невообразимых мук на том свете, когда
с лица земли исчезнет последний представитель их народа. До тех пор
же, как верили зингари, души их мертвецов тенями скитаются по
земле. И живые бродяги, предпочитая неприкаянность аду, отчаянно
стремились, чтобы их род не перевёлся никогда. Растущий народ
вбирал обрывки чужеземных культур, сметывая из них собственную,
пёструю, как лоскутная юбка – пока не стал тем, чем был сейчас:
ярким, суетливым и неопрятным кочевым сбродом из чёрных эльфов,
полуэльфов, людей и невесть кого ещё, разбитым на бесчисленное
множество родовых караванов. Объединял их, по сути, лишь древний
язык – «зингарин», впрочем, также набравшийся инородных слов.