– Хочу вот это.
На этих благотворительных мероприятиях в помощь детям, подвергающимся жестокому обращению, все гости передвигались на двух ногах и ели крем-брюле целыми, неразбитыми ртами с пластикой губ, накачанных теми же самыми биосовместимыми наполнителями. Смотрели на те же часы «Картье»: одно и то же время в окружении одних и тех же бриллиантов. Одни и те же колье от Гарри Уинстона облегали одинаково лебединые шейки, «выделки» хатха-йоги.
Все ездили на одинаковых «лексусах», только разных цветов.
Никого ничем было не удивить. Каждый вечер – это был роскошный и донельзя великосветский тупик. Глухая стена.
Лучшая подруга миссис Кейс, Элизабет Этбридж Фальтон Уэльпс по прозвищу Инки, Чернилка, любила повторять, что у всего есть свое «самое лучшее», и это самое лучшее – всегда то же самое. Однажды Инки сказала:
– Когда каждый может позволить себе самое лучшее, это самое лучшее начинает казаться слегка… заурядным.
От прежнего высшего света уже ничего не осталось. Чем больше новоиспеченных медиабаронов появляется на балах и приемах, тем меньше там будет потомственной аристократии из старых железнодорожных магнатов и владельцев круизных лайнеров.
Инки всегда говорила, что отсутствие – теперь это новая разновидность присутствия.
И вот как-то раз, после очередного приема с коктейлем в поддержку жертв вооруженного насилия, Кейсы выходят на улицу. Пакер с Эвелин спускаются по ступенькам художественного музея – и там, как всегда, длинная очередь из ничтожеств в дорогих мехах, дожидающихся, пока мальчики со стоянки не подгонят их автомобили. А тут же, поблизости, на автобусной остановке: на скамейке сидят двое. Пьяный бомж и бомжиха, которых все очень стараются не замечать.
И не обонять.
Эти двое: оба уже не молоды. Оба одеты в тряпье с помойки. Все швы разошлись, ткань в подтеках и пятнах затвердела от грязи. На бомжихе – теннисные туфли без шнурков. Ее настоящие волосы, грязные и свалявшиеся, выбиваются из-под парика из грубых искусственных пластиковых волос, серых и жестких, как металлическая мочалка.
На бомже – бурая вязаная шапка, натянутая до бровей. Он лапает свою подругу, запустив одну руку под пояс ее брюк, а вторую – под свитер. Бомжиха стонет и вся извивается под одеждой, облизывая приоткрытые губы.
Эта бомжиха: живот под задравшимся свитером – плоский и крепкий. Кожа – розовая и гладкая, как после долгих сеансов массажа.