Кризиса к нам ходила прислуга, чем маман страшно
гордилась. Потом с прислугой распрощались, и ей пришлось готовить
самой — но магазинные блюда на наш стол
попадали куда чаще её стряпни).
В общем, я не удивился, когда мамин
траур себя исчерпал: отец умер летом, а к осени на горизонте уже
возник Боров... ну это я зову его Боров, а он вообще-то Боровчук.
Боровчук Иван Иваныч. Но годится и «Боров», поскольку он толстый и
слегка похож на жабу из «Звёздных войн». С таким обликом можно
вызвать симпатию лишь умом и харизмой, но ум у Боровчука средний, а
харизмы нет вовсе. И тем удивительнее, что он стал депутатом
городской думы — да ещё и с его-то репутацией: сомнительный бизнес
в девяностые, связь с криминалом и даже подозрение в убийстве жены,
якобы погибшей при ограблении. Вроде потом нашли убийцу, но он
очень уж быстро повесился в камере на связанной из наволочки
петле.
Думаю, для исправления репутации
Боровчук на моей матери и женился. Она дружит с его сестрой, так
что знакомы они давно. Папа тоже его знал и называл вором, но маман
это уже не заботило — она жаждала прибиться к местной элите, куда
однажды почти вошла. Её бесило, что у нас больше нет прислуги,
пугало, что из «трёшки» в центре придётся отбыть к чёрту на рога, и
душило предчувствие надвигавшейся старости — причём без салонов
красоты. В Боровчука она вцепилась как в спасательный круг.
Но у Вики и меня он вызывал
омерзение.
Конечно, у нас с отчимом не сложилось
— но мы решили перетерпеть. Нам уже было по пятнадцать: осталось
два года, а там — институт... И уж точно не в Пскове: подальше от
Боровчука.
К слову, однажды я с ним схлестнулся
— но уже не при жизни. Точнее, в день моих похорон.
Я тогда дни напролёт ошивался рядом с
Викой и ничего не пропустил — ни кладбища, ни своих поминок в кафе.
Боровчук пил за троих и изображал скорбь. Потом водитель привёз его
и мать с Викой домой, но с маман случилась истерика (мне кажется,
она лишь на кладбище осознала, что меня больше нет), и сестра
отчима повезла её на дачу. Вика не захотела её бросать: сказала,
что тоже поедет, только возьмёт из квартиры свои вещи. Боровчук
поднялся за ней — и вот тогда я впервые уловил чью-то мысль.
Мысль была омерзительна, но прежде
разыгралась не менее мерзкая сцена.
— Понимаю, как тебе тяжело, — отчим
шагнул в комнату с Викой, не дав ей закрыть дверь. — Вы с братом
были так близки. Знаю, вы меня недолюбливали, но я очень тебе
сочувствую... очень сочувствую... Всей душой...