– Я не убийца. Я намерен вызвать его на дуэль на шпагах или на пистолетах. И я выиграю, потому что я сильнее его и более ловок. В детстве мы часто боролись с ним.
– Вы давно уже не дети. Маркиз не станет драться со слугой.
Это слово обожгло Жуана как пощечина.
– Суть человека – это его душа! Я никогда не был слугой и тем более перестал им быть после того, как ваш муж отдал мне свой последний приказ. Я могу отвезти вас в Париж. Но помните, что меня не будет рядом с вами, чтобы защитить вас.
– Вы собираетесь уехать?
– Да. После того, что я рассказал вам, я не могу больше оставаться с Жоссом де Понталеком. Говорят, что германские принцы собираются прийти на помощь королю. Франции понадобятся солдаты. Я отправлюсь сражаться за свою страну, и будь что будет. А теперь, прежде чем мы закончим наш разговор, который, без сомнения, будет последним, я прошу вас помнить только одно. Если вам понадобится убежище и вы не будете знать, куда пойти, вспомните о моем домике в Канкале. Он называется «Бутон» и всегда готов вас принять. За домом присматривает моя кузина Нанон Генек. Она живет по соседству. Вам достаточно будет только попросить у нее ключ. Вы не забудете? «Бутон», Нанон Генек.
Анна-Лаура кивнула и чуть заметно улыбнулась. Щедрость Жуана тронула ее, но его искреннее признание в любви заставило задуматься о другом. Жуан отчаянно ревновал ее к Жоссу и наверняка сгустил краски, чтобы постараться навсегда удалить ее от мужа. Может быть, Жосс вообще только пошутил, а Жуан воспринял все всерьез? Ее муж был способен и на такое. Он был эгоистом и человеком непостоянным, но это желание убить ее? Он не мог быть настолько жесток…
Анна-Лаура медленно двинулась к карете, и Жуан больше не удерживал ее. Он отвязал лошадей, вскочил на козлы и щелкнул кнутом. Упряжка понеслась вперед. С усталым вздохом молодая женщина откинулась на подушки и закрыла глаза. Водоворот воспоминаний захватил ее…
Маленький букетик из маргариток и дрока выскользнул из рук Анны-Лауры и исчез в могиле. Каменную плиту поставили на место, пока старый Конан Ле Кальве, за неимением священника, бормотал слова заупокойной молитвы. Слова гулко отдавались в тишине часовни, а Жоэль Жуан мягкими, осторожными движениями, словно он боялся нарушить траурно-торжественную тишину, приводил в порядок часовню, чтобы не осталось никаких следов похорон. Закончив, он загасил фонарь.