Но тут уже я не выдержал. Как дал ему кулаком в лоб. Бедолагу с
лавки как ветром сдуло. Не стал больше с ним препираться, лишь
велел кряхтящему на полу алкашу, чтобы передал непременно беглым
казакам, что приду по весне. Пусть готовятся.
Поехали мы с Филипповым обратно на постоялый двор. По дороге я,
вроде, песню про казаков Розенбаума пытался затянуть, но как
оказывалась, больше двух-трех строчек не помню. Пришлось больше
петь «ла-ла-лай». Повеселился короче.
А с утра пораньше.
«Тыдых».
Кто-то железным кулаком со всей мочи приложился мне в ухо. Я из
сна никак выдраться не могу, да и похмелье сил не прибавляет. А
меня уже сволокли с лежанки на пол. Два мужика уселись по-хозяйски
на спину, как на лавочку и скручивают руки. Да так больно, что не
выдержал и заорал:
- Да что же вы суки делаете? Больно же мать вашу эфиопку за
гланды.
Наверное, зря. Мужики похоже обиделись, подхватили меня и прям
так как лежал, так и выволокли во двор. А там началось такое, что
не в сказке сказать, не пером описать. Через пять минут левый глаз
вообще перестал видеть. Но я и одним глазом сумел разглядеть, как
Филиппов, криво улыбаясь, дважды огрел меня по хребту оглоблей. Как
я пожалел, что вчера не выбил этому уроду все зубы. Ведь было за
что. Нет, проявил гуманизм.
Новый тысяча семьсот семьдесят третий год встретил так, как
никогда в жизни еще не встречал. С кандалами на руках и ногах, с
фингалами уже из фиолетового начавшими переходить в желтизну, под
обоими глазами.
Стоит так же упомянуть, что обобрали меня мужички полностью. Не
оставили не только верхнюю одежду и пояс с деньгами, но даже
подштанники не побрезговали содрать. Теперь на мне «прикид» вполне
крестьянский: кафтан сермяжный, кушак верблюжий, шляпа распущенная,
рубашка крестьянская, холстинная. Только вот на ногах обуты коты –
это зимняя обувь из войлока в виде коротких сапожек или бот (в СССР
их называли "прощай молодость") и чаще всего такое здесь носят
бабы.
И вот в таком виде четвертого января я сидел на широкой лавке у
стены в губернской канцелярии, ожидая решения своей участи.
Генерал-поручик фон Брандт, Яков Илларионович, казанский
губернатор лично решил меня допросить. Человеком он оказался мягким
и сочувственно относящимся к низшим сословиям.
На всякий случай, от греха подальше, решил прикинуться
косноязычным и действовать согласно одежке.