— Конечно, зачем ей нужен калека, Бельчонок такая красивая.
На мой взгляд, симпатична и только, впрочем, все влюбленные смотрят на предмет своих амурных воздыханий через розовые очки.
— Пусть катится колбаской по малой Спасской… Не думай ты о ней, Темка. Ничего в ней нет хорошего, вертлявая девица, у которой на уме лишь тусовки, ухажеры да брендовые шмотки.
— Свет, я ее не осуждаю, еще неизвестно, как бы мы повели себя в такой ситуации.
Мой маленький философ... В груди нестерпимо защемило.
— Знаешь, сестренка, иногда я думаю, что лучше бы насмерть…
Вздрогнула, кислотные слезы заполонили глаза.
— Н-нет, Темочка, не смей так говорить… Все у нас будет хорошо, ты обязательно выздоровеешь, встанешь на ноги… закончишь университет и потом найдешь действительно достойную девушку. И дети у тебя будут, род Устюговых должен продолжаться, ты же знаешь — на тебя вся надежда.
Какие пафосные слова... Нашла, чем утешить. О детях брат сейчас меньше всего думает.
— Темочка, прошу тебя, милый, не надо сдаваться! — снова обняла юношеские тощие плечи. — Ты нам нужен, особенно маме, ей и так очень тяжело после смерти папы, пожалуйста, не кисни, будь мужиком… — тихим шепотом убеждала я брата, хотя мужик-то весь переломанный, и ему только месяц назад как восемнадцать лет исполнилось, а сколько пришлось пережить физической и душевной боли. — Не кисни, Тема, борись, а я что-нибудь придумаю, ты же знаешь, я всегда головастая была... В мире столько всего интересного, ради чего стоит жить, книги, фильмы, игры твои дурацкие, институт можно закончить заочно и попробовать заняться спортом. Вон наши инвалиды все паралимпиады выигрывают.
Слезы потекли по щекам, заползая едкой солью в рот.
— Да, да, Светик, я постараюсь быть мужиком и не сильно вас напрягать.
— Дети, идемте кушать!
Из кухни выглянула мама, глаза красные, значит, действительно плакала в горькую, когда ужин готовила. Увидев нас обнимающимися, мама протяжно всхлипнула, раскинув руки, обхватила наши плечи, прижимая к своей груди, и мы заревели все вместе.
— Устюговы, слушайте сюда, — давала я родным и самой себе установку, — мы не станем раскисать, сейчас поплачем вдоволь, а потом соберемся и будем жить, бороться. Мы не должны сдаваться.
— Светик, мы не киснем, не киснем, — повторяла мама, но во взгляде красивых зеленых глаз царствовало уныние. Нет, не было в ней силы для борьбы.