— Но?..
— А есть «но»?
— Есть. Ты говоришь все это ради
«но», которое пойдет следом.
— Но. — Иона поймала его взгляд,
взяла за руку. — Я не уверена, что люблю графа. Я счастлива, но
едва ли люблю его. Он — забавное создание, к которому я смогу
привыкнуть.
Эрвин взял у нее цветок и приложил к
губам сестры.
— Все изменится, очень скоро. И самое
удивительное — все изменится к лучшему!
Иона округлила глаза:
— Ведь ты говоришь не о свадьбе?
— О, нет! Я о тех переменах, что
привез с собой. Дайте мне поговорить с отцом — и я переверну
мир.
— Что ты хочешь сделать?
— Хочу найти нашего с тобою родителя
и убедить его сказать одно-единственное слово: да!
— Так мало?..
— Все остальное уже сделано,
сестрица! Нужен только последний шаг.
Он вышел из теплицы, увлекая Иону за
собой.
Замок был полон гомона и движения.
Завтра прибудут первые гости, а сегодня столица Ориджинов
наряжалась, чистила перья, готовила угощения и забавы. Крестьянские
телеги одна за другой вкатывались на подворье, и слуги окружали их,
бойко расхватывали груз, волокли в погреба сыры, колбасы, солонину,
мешки муки; катили бочонки вина и орджа; уносили в залы огромные
связки разнотравья. Служанки, звонко перекрикиваясь, развешивали по
балконам башен, галереям крепостных стен ленты и цветы. Мальчишки
вели в конюшню нескольких жеребцов, а те артачились и всхрапывали,
возбужденные людской кутерьмой. Городские купцы толпились у ворот
кладовой, спорили о чем-то с кладовщиками; носильщики сгружали с
телег короба с товаром, складывали угловатой кучей на краю
подворья. В небо взметнулась пробная шутиха и гулко бахнула,
каменные стены отбросили эхо.
Завидев Эрвина, большинство кланялись
или салютовали, с улыбкой приветствовали:
— Слава Первой Зиме! Здоровья молодым
лорду и леди!
— Они действительно так рады мне, —
спросил Эрвин скептически, — или сказывается веянье грядущего
праздника?
— Даже не сомневайся, рады. Не
отнекивайся, — улыбнулась Иона.
Пожалуй, в этом была доля правды.
Замковая челядь и низкородные горожане любили герцогских детей
сильнее, чем самого герцога с его вассалами. Они видели в молодых
Ориджинах больше человечности. Хотя, по меркам Первой Зимы, это
могло бы сойти за оскорбление.
У дверей малой трапезной, как и у
входов в башни, стояла пара часовых. Черные плащи, черные шлемы и
алые камзолы поверх кольчуг, на груди каждого — фамильная летучая
мышь Ориджинов со стрелою в когтях. Часовые молчали; с приближением
Эрвина они положили ладони на рукояти мечей — в знак бдительности.
Когда-то Эрвин спросил отца, зачем в замке столько стражи, если уже
полвека герцоги не знали вассальных мятежей. «Это нужно не для нас,
а для самих воинов, — ответил отец. — Необходимо умение, чтобы
нести вахту».