В первом ряду на толстые деревянные доски, принесенные с собой,
легли пятьдесят арбалетчиков моей сотни во главе с Зораном. Больше
на ширину дороги не помещалось. Еще пятьдесят бойцов Зорана сели на
одно колено во второй ряд. Эти парни, проверенные в битве с
казарбами, должны в первую очередь стрелять в командиров и сотников
имперских гвардейцев. Первые два ряда будут по очереди выдавать
залпы так, чтобы успевать перезаряжаться и непрерывно вести
стрельбу.
Начиная с третьего ряда, располагались бойцы первой тысячи
Мильсена. Они могли стрелять в произвольном порядке, особо не
выцеливая, из положения в полуприседе. За ними в полный рост стоял
четвертый ряд, составленный из самых низкорослых солдат. В пятом —
самые высокие. Шестой ряд сидел верхом на лошадях.
Я посчитал, что трехсот арбалетов более, чем достаточно, чтобы
стреляя с пятисот шагов под уклон, остановить любого врага. На
замену уставшим стрелкам у нас было еще двести арбалетчиков в
резерве. Это не считая трех тысяч тяжелых всадников, которых в
любой момент можно выпустить вперед для контратаки, и четырех сотен
стрелков, рассредоточенных на крутых склонах гор. Еще сто
арбалетчиков располагались на башнях.
Анджей в любом случае не планировал залезать в горы со своими
тяжело вооруженными гвардейцами. Он не знал о наших арбалетах и
пробивной способности стальных болтов. Анджей считал, что
закованные в броню, его солдаты почти неуязвимы для стрел из луков.
И хотя он привез через пролив весь свой пятидесятитысячный корпус,
в первый бой для захвата перевала он взял только десять тысяч,
оставив остальных в палаточном лагере на побережье в Эртузе.
Впрочем, из-за узкого горлышка перевала и такое количество солдат
казалось ему излишним.
Неудивительно, что в первых рядах стояли самые лучшие бойцы
имперской гвардии. Раздался короткий барабанный бой и они двинулись
в наступление, сомкнув щиты и выставив копья.
— Железный кулак императора, — задумчиво произнес Мильсен. —
Жаль этих парней. Они лучшие из лучших. Не считая нас, конечно.
— Мы с тобой предлагали Анджею обойтись без кровопролития, —
напомнил я. — Теперь придется показать ему на деле, что стоило
прислушаться к нашим словам.
— К твоим словам, Кранц, он никогда не станет прислушиваться, —
сказал Мильсен. — Ты же теперь вне закона. Еретик.