Боль. Мучительная боль разрывала ее душу,
стоило вспомнить, как он не мог скрыть радости, что произошел выкидыш. Это был
его ребенок! Ни в чем не повинное существо. Однако в какой-то момент Ронан
решил, что не желает ее даже с их собственным малышом! Конечно, он снова
обвинил ее, ведь она слишком долго говорила на светском приеме с молодым
мужчиной. Как он упивался своей клеветой, словно только и ждал этого. Он не мог
жить без того, чтобы не поднять на нее руку.
Лживый сукин сын! Развращенный отпрыск богатых
родителей! Садист! Его место в аду, и однажды она его туда отправит. Возможно,
даже сегодня, ведь у всего был свой предел. Та граница, которую выстраивает
человек, прежде чем слететь с тормозов.
Взгляд Евы упал на нож, отлетевший из ее
рук под кровать. Она схватила его в порыве страха, когда бросилась прочь из
столовой, понимая, что его ярость начала набирать обороты. Только муж со смехом
выбил его, а затем ударил ее по лицу за саму попытку замахнуться на него. Он
редко бил именно туда, чтобы не портить витрину, как любил повторять.
— Это прелестное, милое личико негоже
осквернять синяками, — говорил он, сжимая пальцами ее щеки.
Сегодня губа кровоточила, что подтверждало
наихудшие опасения Евы — муж в полном бешенстве и способен забить ее до смерти.
Что значила эта рана по сравнению с тем, что творилось в израненной душе? Там
давно не осталось ни одного целого участка. Все покрылось кровоточащими шрамами
и рубцами. Не зажившими. Да и как им зажить, если муж причинял страдания снова
и снова.
Что ж, Ева предполагала, что такое
окончание ужина ожидает ее, когда Ронан сообщил, что сегодня у них будет гость.
— Почему ты не уточняешь, мужчина ли это?
— язвительно бросил он, наблюдая за тем, как она одевается.
Длинное платье, закрытое по горло ажурной
тканью, выбрано не из-за красоты, а чтобы скрыть синяки. Из последней коллекции
именитого дома моды.
— Почему он придет к нам? — осторожно
уточнила, пока муж аккуратно застегивал молнию на спине.
Его поцелуй в плечо не тронул ни капли. Даже
в этом жесте было больше чувства собственничества, нежели нежности.
На деле Ронан не любил приводить в дом
чужаков. Не хотел, чтобы кто-либо смотрел на его Еву, ведь внимание и красота
его «собственности» должно было доставаться только «хозяину». Он желал закрыть
ее в четырех стенах и любоваться сам, словно фарфоровой куклой. Только куклы
бьются, а он забыл об этом. Нездоровое желание всецело обладать ею слишком
глубоко пустило корни в нем, что превратилось в паранойю. Однако положение в
обществе обязывало демонстрировать красавицу-жену и свою идеальную супружескую
жизнь. Это помогало в налаживании связей, заключению выгодных союзов для еще
большего обогащения.